СУРАТ «ОЗВУЧИВАТЕЛЬ МЕСТНОСТИ»

Сурат

ОЗВУЧИВАТЕЛЬ МЕСТНОСТИ

Трип-репорт

Рома ВПР.

Все события этой телеги вымышлены от начала и до конца, все персонажи её никогда не рождались и никогда не умирали, а то, что может показаться читателю пропагандой наркотиков, детской порнографии или солипсизма, в действительности является попыткой автора заклеймить эти гнойные язвы на теле нашего общества, выковыривая из них, по мере своих скромных сил, заблудшие души читателей и возвращая их в тёплое и влажное лоно Русской Православной Церкви.

Мне нравится бездельничать — я уже три недели как бросил работать (чтобы написать эту поебень), три недели ничего не делаю, кроме того, что хочется, а мне всё не надоело. Это немного пугает меня, ведь я собрался написать свою историю, извести гору бумаги. На это нужны немалые силы, а кроме как из праздности мне их черпать неоткуда.

Чтобы собраться с духом, вчера вечером я даже сальвию покурил немного — я всегда курю её немного, иначе потом долго собирать себя приходится. Пару раз, правда, я все равно угодил в другую реальность, где меня намеревались разрезать напополам, это было не очень приятно, зато поучительно — хоть я давно знаю, что в этом мире бояться нечего, моим инстинктам требуется многократная наглядная демонстрация.

Нынешняя культура курения сальвии меня возмущает и, дабы положить конец этому безобразию или хотя бы внести свою посильную лепту в это благое дело, я расскажу, как курю сальвию сам.

Бонги и бульбуляторы — это всё от лукавого. Конечно, если вы встретили молодого и глупого человека, который буквально напрашивается на то, чтобы его убило в хлам, смело заряжайте бонг и вперёд. Для остроты ощущений можете даже проделать это на проезжей части, бог вам судья и своих опознает.

А я курю сальвию исключительно дома, исключительно по наитию и только из трубки. Причем делаю это в три захода. Я насыпаю в трубку щепотку экстракта 10х, чиркаю спичкой и наполняю легкие горьковатым дымом шалфея. Задерживаю его в лёгких секунд на пятнадцать и затем выдыхаю. После этого может случиться что угодно, и единственная предсказуемость шалфейного трипа сводится к тому, что через пять минут он закончится.

Вчера вечером я немного колебался, курить мне сальвию или нет, ведь это всё равно, что прыгнуть перед сном с моста, но дело того стоило. Если я не готов умереть каждую секунду, значит, свет моего сознания померк, и жизнь снова упущена.

Я курю три раза подряд, чтобы получить урок. Был бы я поумней, мне бы и одного раза хватило, тогда как человеку полного понимания курить вообще незачем. Но я это я.

Сальвия может лишить вас тела, может забросить в другую реальность, где вы сами себя потеряете — она может что угодно, и чаще всего это не совпадает с вашими ожиданиями.

Я люблю сальвию за то, что она не забирает мои силы, как трава, после которой остаётся чувство лёгкой оглушенности, но напротив — возвращает меня к себе, питаясь силами, угнетающими моё сознание.

Эта повесть во многом — о психонавтах. Есть такая в нашем обществе социальная прослойка. Она, в свою очередь, делится на еще более забавные потоки — это и растаманы, и dxm-щики, и грибные люди, и кислотники, и бог знает кто ещё. Все они очень уважают сальвию, потому что боятся. Любят же её всем сердцем считанные единицы. И это нормально, ведь кто такие психонавты? Это те, кто оправдывает свою тягу к наркотикам духовными мотивациями или потребностью к самопознанию. А сальвия, если относиться к ней как к наркотику, способна подарить сознанию такой кошмар, который и во сне не увидишь. Сальвинориновые торчки в своей практике придерживаются одного-единственного принципа: если психоз не сформирован, можно курить дальше. Т. е. я хотел, чтобы вы поняли, что из всех психонавтов эти ребята — самые суровые бойцы невидимого фронта, на лицо ужасные, добрые внутри.*

За последние две недели я накурил сальвией семь человек. Большинство говорило: «Спасибо, чувак, больше не надо — это жесть», а последний заметил: «До сегодняшнего дня мне казалось, что я — дзэн-буддист…» А мы просто пошли с ним в лес, он сделал одну затяжку из бонга, пробормотал: «Я всё понял» и упал. Далее, по его словам, он стал лесом, испытав шок от того, что он за этот кошмар ещё и «денег заплатил». Данный случай наглядно демонстрирует способность сальвии вызывать галлюцинации — потому что никаких денег он никому не платил.

Вообще, если сальвии не бояться, то ничего страшного в ней нету. Ну, подумаешь — вас размазало по стене или тело разваливается на шестерёнки, иногда это даже приятно. Самое неприятное, что может подарить вам сальвия, это ощущение того, что это вам только снится, что вы читаете эти строки, или даже не вам, а кому-нибудь другому.

* каюсь, спиздел. Есть люди, у который в глазах горит психоделический голод, который ничем не утолишь. Им вообще все пофиг, лишь бы вскрыло посильней. Они миксуют дурман с кетамином, только на героине не сидят, и бог им судья. У меня они вызывают страх и жалость одновременно, но, с другой стороны, люди как люди, живут себе в свое удовольствие как им хочется, чего я до них доебался?

Всё началось с Симы — так зовут одно замечательное болото в лесу под Звенигородом. Мои друзья, Боб и Даша, отвезли меня туда летом 2007-го года, чтобы я их там заморил голодом и научил медитации. Конечно, у меня ничего не вышло, ведь медитация — это религиозно оправданная разновидность безделья, научить этому невозможно. В любом случае мы неплохо отдохнули.

Я очень любил Дашу и спасался от этой любви тем, что всё время повторял про себя мантру, которую подарил мне друг: «Да найдут все путники счастье там, куда идут. Пусть они с легкостью достигнут всего, к чему стремятся. Пусть они счастливо вернутся к родному берегу и воссоединятся с близкими» — эти слова на какое-то время открывали моё сердце и очищали мои чувства от эгоистической накипи. Рано утром я шел на болото, садился там на мостки и твердил заветные слова до тех пор, пока туман в груди не рассеивался. А днём мы все вместе сидели на этих мостках и, затаивая дыхание, сосредотачивались на своих пупках.

Недалеко от Симы находится Звенигородская биостанция, где проходят свою практику студенты московского биофака. В основном эти ребята курят коноплю. Они живут в деревянных корпусах, у которых вместо номеров названия — «Куба», «Ямайка», «Австралия» и прочее в том же духе. Поэтому на Симе очень много растаманов. Это такие чуваки с дрэдами, одетые во всё желто-красно-зелёное, они очень любят Джа и очень не любят заморачиваться, купаются в болоте голыми и становятся в будущем бизнесменами средней руки, в общем, позитивные ребята.

Растаманское движение сконцентрировано в Москве. В провинции растаманов мало, но они компенсируют это качеством продукта — провинциальный растаман дрэды не носит, одевается как гопник, но курит при этом настолько ядерную разрыв-траву, что вы понимаете, этот человек давно уже отрешился от всех форм, и ему глубоко по барабану, что растёт у него на голове и какого цвета его одежда.

Боб и Даша тоже раньше курили траву, но бросили это дело. Боб — потому что так и не научился контролировать действие травы, а Даша — потому что трава вызывает флэшбеки.

Боб с Дашей были грибными людьми. В мире психонавтики это совершенно особая каста людей. Они едят грибы редко, не больше одного-двух раз в год, потому что больше не хочется. Люди, прошедшие через грибное посвящение, становятся как бы мечеными на тонком плане — конфигурация их сознания необратимо меняется, теперь оно человеческое лишь отчасти. И вот двоих таких грибочеловеков я доставал медитациями и голоданиями несколько дней. Сам я в то время был в отношении всяких там веществ девственником, поэтому мои друзья больше энергии потратили на моё искушение, нежели на медитацию.

— Грибы очень хитрые, — рекламировал свою тему Боб, — с ними всегда нужно быть начеку. Одним из их коварств является то, что под грибами человек практически неспособен врать самому себе.

— Кошмар, — покачал я головой.

— Да, и потом ещё некоторое время это неудобство сохраняется. Вся социальная структура, в которой мы живём, основана на лжи. Вот, например, я — «примерный семьянин», мне нужно как-то соответствовать этой роли, если я хочу продолжать жить с Дашей. В нормальном состоянии сознания это нелегко, но почти просто. Только после грибов почему-то ослабляется способность отворачиваться от фактов, которые прямо-таки тычутся тебе в лицо. А факты таковы, что я половозрелый самец и всё время хочу ебаться, причем — с каждой женщиной, которую вижу. Да и женщина — это ещё мягко сказано. Если я вижу семилетнюю девочку, я хочу выебать семилетнюю девочку, если я вижу пятидесятилетнюю даму, то и на старуху бывает порнуха. И что мне в этом случае делать — действительно пойти вразнос, терпеть, уповая на чудеса сублимации, или с утра до вечера дрочить в интернете?

— Страшное дело, — я стал подумывать о том, что в моём случае с грибами лучше не торопиться.

— Да, — вставила Даша, — у нас на полгода Антон в своё время вписался, потому что мы чувствовали ответственность за то, что с ним сделали. Как-то мы накормили его грибами, после чего он всем стал говорить правду, и его выгнали с квартиры.

Антоном звали болезненного молодого человека, который имел обыкновение носить восточный халат (Москва, хуле) и косички. Он прикалывался по суфизму, рисованию и был безобидным, но слегка отталкивающим какой-то своей недоразвитостью существом. Есть такие люди, которые слишком глубоки, чтобы быть социально адекватными, но поскольку именно социум есть точка пересечения всех нас, то их пренебрежение его правилами отбивает всякое желание интересоваться их глубинами. До тех пор, конечно, пока мы сами не утратили интерес к социуму в результате неосторожного провала в собственную глубину.

Я придерживался так называемой клинической точки зрения, согласно которой человека можно считать нормальным в случае его социальной адекватности, полагая, что норма — не отсутствие психоза, но умение с ним совладать. В детстве и юности мне казалось, что большая часть людей не имеет никаких проблем с психикой, сейчас же я вижу, что по улицам, кроме психов, никто и не ходит. Просто они успешно контролируют своё поведение.

Сам я в своё время, чтобы замочить на корню собственные неврозы, подался в шизотерику. В стрёмном обществе лузеров, которые верят в чакры и мечтают о просветлении, я прожил лет шесть. Срок, вроде бы, небольшой, но за это время я многое понял и малое сделал.

Краткая (я ваще люблю краткость, если вы заметили, но не потому что хочу переспать с сестрой таланта, а просто иначе мне становится скучно) история шизотерики в нашей стране такова. До войны люди страдали теософией, антропософией и Гурджиевым. Самые умные шли в масоны. После войны в живых практически никого не осталось, повезло только эмигрантам. Начиная с 60-ых годов, маргиналы стали зачитываться самиздатом, всякими там Рамачараками и Вивеканандами. Нью-эйдж просачивался сквозь трещины в железном занавесе по капле — книги Ошо, Кастанеды были на вес золота. Духари 80-ых оказались крепкими ребятами, исповедующими принцип интегральной йоги — «без сансары нет нирваны», что в переводе на русский означает «без денег медитация считается недействительной». Внутри у этих сверхчеловеков сияла пустота, а снаружи они развивали социальный успех, открывая кооперативы и работая на правительство. Моё же поколение, споткнувшееся на рубеже тысячелетий, смотрело вслед предшественникам, открыв рот, и неуклюже пыталось им подражать, однако никакого желания делать деньги или совершать медитативные подвиги никто в себе не находил. Эти люди оказались лентяями, причем малоочаровательными. Внутри у них, конечно, творилось бог знает что — разбирать себя на части они умели. Наоборот — нет, ломать не строить. Но и времена, слава богу, наступили такие, что стало ясно — один хрен что делать, пока не наступил катаклизм 2012-го года. Какого рода будет этот катаклизм, не знал никто, но в любом случае обстановка располагала к тому, чтобы расслабиться прямо сейчас.

Говорят, сейчас практически невозможно попробовать настоящий ЛСД, и «кислота», которой пропитывают марки и сахар, большей частью синтезирована по рецептам доктора Шульгина, а вовсе не Альберта Хоффмана. Тем не менее, псилоцибин в подмосковных грибах semilanceata самый что ни на есть натуральный, и тут уж грех жаловаться.

Эх, грибы, грибы, грибочки!.. Маленькие сукины дети, вы способны очаровывать и привораживать к себе, как не каждая ведьма умеет. Сколько я вас нарисовал — пастелью на стенах, гелиевыми ручками на бумаге, да и просто пикселями под стеклом монитора. Именно потому, что грибы оставляют в сознании настолько несмываемый след, я убежден, что в России они были неизвестны до 20-го века. С виду semilanceata поганка поганкой, кому придет в голову её есть, да еще в таких количествах?

А мексиканские индейцы хавают грибы столетиями. От масатеков к нам пришли грибы, ипомея и сальвия. Мы в долгу не остались, водкой их отблагодарили. Теперь грибы — молодая, но вполне жизнеспособная религия подмосковья и ленинградской области. Масатеки едят их ночью, лежа в своих лачугах, мы же — днем и прямо там, где нашли, как правило, это осеннее поле. Пожухлая трава и серые деревья вдали терпеливо ждут, когда ты проглотишь последний кусочек гриба, чтобы через полчаса взорваться у тебя в глазах цветовой бомбой.

А когда Боб привел меня на поле, чтобы накормить грибами, у меня зазвонил телефон. Как в плохом анекдоте, да. Это звонила жена, она сообщила, что хозяева выгоняют нас с квартиры и чтобы я срочно ехал домой. Я сказал ей, что приеду вечером, и отключил телефон. Мне тогда казалось, что наш брак трещит по швам, но я ошибался — это трещала вся моя жизнь.

Мы стояли на берегу небольшого водоёма, у меня в руках было два пакетика — в одном было двадцать сухих грибов, в другом сорок свежих. Я стал отправлять их в рот один за другим.

— Глядя, как ты их жуёшь, — заметила Даша, — меня тошнит.

— Вкус, конечно, не самый приятный, — согласился я, — но вполне терпимый.

Через сорок минут в моей груди распустился цветок. Я стоял среди деревьев под моросящим дождём, и мир стал проявляться передо мной. Но реально реанимация происходила не с окружающим миром, конечно, а со мной самим.

И черный ворон действительно стал облетать окрестности, и даже маленькое НЛО прилетело посмотреть, что за идиоты жрут грибы в такую погоду и в таком месте?

Мы решили поехать домой. Я смотрел на «следы цивилизации», которые встречались нам по дороге, и меня переполняло чувство абсурда. В то, что происходящее — нереально, я поверил, когда увидел на обочине дороги мужика, запускающего под дождем радиоуправляемый вертолётик. Он премерзко жужжал, и по мере того, как я всматривался в его неровный полет, на периферии моего зрения стали мерцать ультрафиолетовые вспышки. С этого момента символом нереальности окружающего мира для меня являются игрушечные вертолеты.

В маршрутке я смотрел на Дашу и пытался отыскать внутри себя какие-либо чувства к ней, но тщетно, я даже себя самого с трудом воспринимал. Голое и пустое сознание безучастно созерцало происходящее.

Но когда мы пришли домой, из моего сердца таки полилась любовь. Только она была ни на кого конкретно не направлена. У нее отсутствовал объект, но имелся конкретный источник — это было место внутри меня и одновременно то самое место, откуда я пришел сюда, в этот мир.

Ко мне на колени вскочил кот и ткнулся носом в мои губы. Боб спросил меня о моих ощущениях, и минут через пятнадцать я удивился:

— Погоди, ты все ещё ждёшь моего ответа?

Я не знал, как мне выйти из трипа, и Даша принесла мне цветные мелки, чтобы я нарисовал что-нибудь на стене. Когда рисунок был готов, трип закончился. С тех пор я стал рисовать.

Я рисовал всякие спиральки и завитушки, улиток и ящериц, глаза и грибы с глазами. Я смотрел на рекламные щиты, которые были расписаны такими же спиральками и завитушками, и понимал, что большая часть дизайнеров в Москве — наркоманы.

Грибы угнетают волю, с самого начала предупредил меня Боб, а я не поверил или поверил, но было уже поздно. После грибов мне не хотелось ничего делать, никаких амбиций реализовывать — я хотел жить так же просто, как травка растет. На какое-то время Боб с Дашей приютили меня у себя, там я долгими часами лежал на туристической пенке (мебели в квартире практически не было из-за ремонта) и слушал музыку. И ещё я был совершенно счастлив.

Днем в будни я работал флэшером-аниматором, вечером лежал на пенке, а по выходным вытаскивал всех на поле, и там мы все вместе собирали грибы. Один раз мне пришлось взять туда свою трехлетнюю дочку. Сидя на корточках, в одной руке я держал её, а другой шарил в траве. Ребенок первый раз принял участие в походе за грибами, и не за маслятами — мне нравился символизм ситуации.

Грибов было мало, и мы еле насобирали сто штук. Их подарили мне. Месяц спустя я поехал на Симу и съел их на берегу замерзшего болота.

Почему мне захотелось съесть их именно там? Как-то я лежал на своей пенке, и вдруг меня накрыло воспоминание. Оно было забавным — я вспомнил не то, что забыл, а то, что даже не было зафиксировано моим сознанием как реально со мной произошедшее. Я вспомнил, что это болото, Сима, живое существо, что я с ним общался, и что нам было хорошо вдвоём. Короче, я соскучился.

Каждый грибной трип — это сильное событие в моей жизни, и я всегда чем-то жертвую для того, чтобы оно произошло. Прошлый раз я пожертвовал квартирой, в этот — всего-навсего теплой обувью, мои зимние кроссовки таинственным образом «потерялись». На дворе был ноябрь, заморозки, а я под грибами очень плохо переношу холод. Но ради такого дела не жалко было немного померзнуть.

Я сел в электричку до Звенигорода, выбрал себе место с наиболее симпатичным мне попутчиком, и через полчаса этот человек достал из сумки «Буддистский словарь». Это знак, решил я, и расслабился. В Звенигороде я пересел на автобус, и через полчаса уже входил в лес.

Почему-то я заблудился. Не увидел нужного поворота и сделал по лесу нехилый крюк. Куда идти стало совсем непонятно. Часто приходилось перелазить через поваленные сосны, и я умудрился потерять собственные следы на снегу. Спасли меня собаки — я вышел на дорогу, прислушиваясь к их лаю.

Обнаружив пропавший поворот, уже через десять минут я был на Симе. Меня захлестнула волна эйфории. Я громко разговаривал с болотом. Нашел во льду лунку и опустил руки в воду. День только начинался.

Я нашел место нашей прежней стоянки, скинул там рюкзак, куртку и осмотрелся. Как-то в интернете я прочитал, что на месте поедания грибов можно обнаружить различные «предметы силы». И они действительно обнаружились — возле кострища я нашел большой охотничий нож и… маленький игрушечный вертолётик, мой персональный символ нереальности происходящего. Не многовато ли «знаков» на сегодня, подумал я и пошел собирать дрова. У меня с собой была бутылка керосину, но то ли я херовый разводитель костров, то ли просто не судьба, но дрова собирал я зря. Развести костер мне так и не удалось, я плюнул и достал пакетик с грибами.

Когда грибы сухие, есть их не так противно. Пилоцибину в них, говорят, меньше, чем в свежих, но у меня было сто грибов, жаловаться не приходилось. Я тщательно разжевал содержимое пакетика и стал гулять по болоту и окрестностям в ожидании прихода. Ждать пришлось долго, вплоть до появления глупых мыслей, а вдруг псилоцибин «выдохся» при сушке и никакого трипа не будет? Ага, щас.

Грибы пришли как-то очень уж мощно и все сто сразу, даже дыханье перехватило. Я почувствовал себя каким-то рептилеобразным существом, человекодраконом или типа того. Когда я смотрел на снег, все вокруг становилось белым, а когда переводил внимание на опавшую листву под снегом — все окрашивалось в желто-красно-осеннюю гамму. Стоять на месте было холодно, и я поскакал к болоту.

Я специально отправился в это путешествие один, чтобы ничто не мешало мне вести себя свободно. Я кричал на весь лес, выл волком, пел какие-то бессловесные песни и мантры типа «Ом нама шивайя».

Пока я ждал прихода, я написал на запорошенном снегом льду болота несколько целей, которых я надеялся достичь с помощью грибов. Но когда грибы пришли, я не мог смотреть на эти надписи без смеха. Время от времени я возвращался к ним, но не находил в себе того, что хотело бы реализовать эти цели. Большинство практикующих магию, подумалось мне, попадают в ту же ловушку — начинают практиковать, чтобы достичь чего-то, и в процессе практики теряют интерес не только к поставленной цели, но и вообще к чему-либо.

Меня, тем временем, стало рвать на части потоками информации обо всем, которые стекались ко мне отовсюду. Всего было так много, что ничего толком разобрать я попросту не мог. Все системы, которые я привык рассматривать как отдельные — болото, лес, мхи, кустарники, птицы, небо и тучи — стали одним целым со мной. А я пел песни Шиве, который тоже был мной, и разгонял облака. Небо было затянуто с самого утра, но я поднял такую бурю, что в нем образовалась дырка, и солнце решило посмотреть, кто это там буянит? Когда я устал, дырка мгновенно заросла серой дрянью.

Неожиданно я увидел двух человек на том берегу болота. Они собирали клюкву и не обращали на меня никакого внимания, мужчина и женщина. Мужчина был в камуфляже, и меня посетила легкая паранойя на тему, что сейчас сюда прибежит взвод солдат и меня, сумасшедшего наркомана без московской регистрации, заберут куда следует, куда мне и дорога. Но меня так пёрло, что паранойю просто смыло теплым потоком, выходящим из моей груди. Люди на том берегу двигались как в кино, я подумал, а не померещились ли они мне, и тут же от них отделилось ослепительно белое существо и галопом помчалось ко мне через замерзшее болото. Это была собака. Она облизала мне лицо, развернулась и побежала обратно. На льду остались её следы — она была вполне реальна.

Я ходил туда-сюда, чтобы не замерзнуть, от болота в лес, из леса к болоту. Самые трудные часы мне довелось пережить в лесу. Время остановилось. Я устал и замерз. При этом меня плющило каждую секунду новым состоянием. Когда я думал о ком-то, я становился этим человеком, входил в его «зерно». Иногда моё сознание «спотыкалось» и проваливалось в какой-нибудь мир, совершало там кругосветное путешествие за один миг, возвращалось обратно, в лес, и тут же забывало о пережитом.

Мне отчаянно хотелось, чтобы всё поскорей закончилось, я выпил флягу текилы, которая, по словам Боба, могла помочь выйти из трипа, но ничего не помогало. Холод убивал меня, психика рассыпалась на части. Однако все заканчивается.

Трип оборвался так же неожиданно и сразу, как и начался. Я облегченно вздохнул и огляделся — реальность была на месте. Мне захотелось пойти к болоту напоследок, и сквозь деревья я увидел там огонь. Галлюцинация? Огонь оказался реальным — его зажгли на том берегу, там были какие-то люди и даже дети. Я смотрел на них со своего берега и набирал на сотовом номер Даши, чтобы сообщить ей, что со мной всё в порядке.

Если грибы — это Ян, солнце, жизнь, день и земля, то dxm — это Инь, луна, смерть, ночь и космос. Декстрометорфан (dxm) содержится в таких сиропах от кашля, как «Гликодин» и «Туссин+». В аптеках они продаются без рецепта, разве что аптекарши смотрят подозрительно в ответ на твоё: «Два гликодина, пожалуйста».

Про декстрометорфан я узнал от психолога Леши Волкова, того самого, который написал книжку «Вишневый сироп» (в интернете ее можно встретить под альтернативным названием «Мятный сироп»). Из книжки вы узнаете, что пить «сироп от кашля» для торча придумали еще американские битники в конце 60-х. Что в 80-х dxm был наркотиком панк-движения. Что Альберт Хоффман публично признал — ЛСД и в подметки не годится декстрометорфану. Что мексиканские индейцы, один раз попробовав dxm, перестают есть грибы. Ладно, шучу-шучу. Но книжка все равно хорошая.

Пить «Гликодин» — занятие тошнотворное. Но чего со скуки не сделаешь.

Сперва мир становится очень прохладным и не вполне уютным. Но потом наступает космос и комфорт. Потом раздаётся звонок в дверь, и на пороге ты видишь своего родного дядю, который пропал без вести пятнадцать лет назад.

— Но мы думали, что ты умер…

— Нет, — говорит дядя, — меня похитили инопланетяне.

История, которую рассказывает дядя, не лишена мрачного юмора. Пятнадцать лет назад его похитили инопланетяне, отвезли на свою планету и поместили в тамошний зоопарк. Мы для инопланетян по своему развитию — как животные. Но они нас прекрасно понимают, иногда даже больше, чем мы сами себя понимаем. Пропасть между нами объясняется тем, что это мы не в состоянии понять их. Потому что для инопланетянина то, что мы считаем высшей нервной деятельностью, наличие сознания — сродни какому-нибудь бессознательному процессу типа кровообращения или пищеварения. В общем, условия для дяди они создали самые комфортные. Много самок (они изготовляли для него андроидов с внешними данными Николь Кидман, Клаудии Шиффер и прочих, даже одну Лию Ахеджакову сделали, потому что в каждом гареме должна быть своя Гюльчатай), много хорошей еды, много солнца и моря. Посетители зоопарка были невидимы, дядя жил в своем уютном мирке и общался с инопланетянами только когда сам хотел. Единственное, что его обламывало, это отсутствие стимула для личностного роста. Человека развивают проблемы и неприятности, а дядя жил на всем готовом и стал покрываться плесенью — в переносном смысле. Он посоветовался с инопланетянами, а инопланетяне — не звери, согласились отпустить дядю, но с условием, что он найдет себе замену.

— На все про все у меня полчаса, — говорит дядя. — И первым делом я вспомнил о тебе, ты мой любимый племянник.

— Ты хочешь, чтобы я занял твое место в зоопарке?

— Ну, признайся, — говорит дядя, — сколько у тебя в жизни было женщин, моря и солнца? А там всего этого добра будет, сколько захочешь.

— Есть такой старый ошевский анекдот, — говорю я. — О том, как мулла Насреддин с учениками умерли, и архангел Гавриил отвел их в небесный город, где у них было все, чего хотела их душа — женщины, вино и даже маленькие дети для особых извращений. Они наслаждались всем этим счастьем месяц, а потом чувства их несколько притупились. Они сказали архангелу, что хотели бы на полчаса взглянуть, как живут люди на Земле. Архангел устроил им небольшую экскурсию. Они посмотрели на все мучения человеческой жизни — восьмичасовой рабочий день, курс доллара, квартирный вопрос, семейные ссоры и прочее — и с легким сердцем вернулись обратно. И с тех пор каждый раз, когда им надоедало наслаждаться своей легкой жизнью, они просили архангела устроить им экскурсию на Землю, желательно, в места боевых действий, природных катаклизмов или просто в страны с нестабильной экономикой. Но однажды это перестало на них действовать, и они придумали попросить архангела об экскурсии в ад. Это невозможно, сказал архангел. Они спросили, почему? А как вы думаете, сказал архангел, где вы находитесь?

— У тебя нет сердца, — вздохнул дядя. — Фактически ты говоришь мне: «Отправляйся обратно в ад!»

— Вовсе нет, — мне действительно было жаль дядю, — я говорю тебе — погуляй по нашему миру эти полчаса, посмотри, как мы живем, и с легким сердцем возвращайся обратно.

— В чем-то ты прав, — дядя задумался. — Жизнь в зоопарке у инопланетян — не достойна человеческого существа. Но жизнь на Земле недостойна его вдвойне.

— Вот-вот.

— Тогда у меня к тебе небольшая просьба — не одолжишь ли ты мне пару тысяч на обратную дорогу? Я не думал, что мне придется возвращаться, поэтому не стал брать у инопланетян деньги.

— Ээээ…

— Пару тысяч для родного дяди!

— Ладно, сейчас.

Ну, что — дядю с тех пор больше я не видел. Конечно, я не исключаю, что это был гликодиновый глюк, но где тогда мои деньги?

И тут уже хочешь не хочешь, а точно так же, как член вводят во влагалище (сперва мне хотелось написать — как хуй в пизду, но я испугался, что читатель неадекватно оценит мой культурный уровень), надо вводить в повествование Осипа Медведко. Откуда все эти неприличные ассоциации с еблей? Из гиперсексуальности Осипа, надо полагать.

День Осипа обычно начинается с того, что его будит пищанье будильника. Осип встает с постели и трахает будильник. Затем он идет на кухню, берет сковородку и трахает её. Потом он поворачивается к холодильнику, трахает холодильник и достает из него пару яиц. Трахает яйца. Потом Осип трахает газовую плиту и жарит яичницу. Когда яичница готова, трахает яичницу. Потом он берет свою одежду, трахает её, одевается и выходит на улицу. Трахает улицу. И все это выглядит донельзя неприлично, если вы вдруг подумали, что я в переносном смысле все это говорю, так нет — Осип человек конкретный. Иметь с ним дело очень трудно — он все время норовит вас трахнуть. С другой стороны, если вы не против, то иметь с ним дело очень легко.

Именно Осип впервые напоил меня «Гликодином», и Осип же впервые накормил меня кислотой. Я познакомился с ним по странному поводу — мне «в руки» попался электронный вариант его книжки про просветление, и я высказал ему кой-какие свои соображения по поводу общей стилистики и художественности текста. Осип посмотрел на меня сверху вниз и сказал, что примет мои замечания к сведению. Типа нахуй послал культурно. Я написал «сверху вниз» не в смысле надменности Осипа — он на всех смотрит сверху вниз, потому что в нем два метра росту. Этакий жердяй, пишет книжки про просветление, трахает все, что движется, и ест все, от чего можно заторчать.

Чем меня еще кумарит Осип. Он все время голодный до чужого внимания, поэтому он его стягивает отовсюду и отдохнуть не дает никому. Даже если он находится вне поля вашего зрения, вы все равно слышите, как он кричит, рычит, поет или стонет. У него каждый день новое просветление — то он в астрал выйдет, то человеческую форму потеряет. То есть одиночества и скуки он на дух не переносит, и поэтому старается создать максимум шума, на который он только способен.

Еще Осип любит писать про меня маленькие пошлые пасквили, которые мечтает собрать в книжку под названием «Невероятные злоключения буддиста Николая в пространстве и времени, а также за их пределами».*

И я разрываюсь на части. Одна моя часть не любит Осипа, а вторая — любит, но почему? Просто потому, что он настоящий. Когда слишком долго живешь среди привидений, начинаешь ценить это качество.

Он долго пытался меня соблазнить кислотой, и, в конце концов, я сдался. Это было очень забавно — ему прислали маленькую бутылочку с раствором ЛСД, и он забыл купить шприц в аптеке. Шприц был нужен, чтобы выбрать из бутылочки нужное количество кислоты.

— Фиг с ним, — сказал Осип. — Накапаю на глаз.

После этих слов он вылил мне в чашку треть бутылочки.

— Здесь где-то 200 микрограмм, мне кажется, — тут он посмотрел на меня. — Нет, чтоб ты не подумал, что мне жалко, я тебе могу ещё налить.

И он налил «ещё».

Потом, когда он таки измерил количество оставшейся в бутылочке кислоты, оказалось, что он скормил мне классическую «космическую» дозу в 1200 микрограмм. Но тогда мы этого не знали, думали, просто будет сильный трип и все.

Я долго держал жидкость во рту, прежде чем проглотить. Потом полчаса бесцельно слонялся по квартире Осипа. Потом я почувствовал, что в груди моей что-то начинается, причем, что-то очень сильное. Я еле успел доползти до кровати, и тут же оказался у пульта реальности. Ну, вам не надо объяснять. Пульт реальности — это место управления настройками нашего мира — время, пространство, картинка, звуки, тело и пр. В общем, я покрутил там пару ручек, и меня не стало.

Меня не стало, как чувака, который пишет эту телегу, спит и ест, думает на русском языке, ходит на работу, дышит и пукает. То есть в относительном смысле. В абсолютном же смысле был только Я, все остальное растаяло, как кошмарный сон. Или как прекрасный сон. Когда вы проснулись, это уже не имеет значения.

Я понял, что просто придумал всю мою жизнь и весь мой мир с его тысячелетиями войны и мира, с Иисусом Христом, Адольфом Гитлером и Осипом Медведко. Кроме Меня-то все равно никого нет, развлекаться Мне нечем, вот Я и придумываю всех вас и много чего другого еще.

Банальный солипсистский трип, скажет вы. И я с вами соглашусь — не люблю спорить с недалекими людьми.

Когда я «пришел в себя», Осип трахал свой компьютер. Я стал незаметно ощупывать себя на предмет — всё ли на месте.

— Не бойся, — ухмыльнулся Осип. — Тебя я не тронул.

Компьютер всхлипнул. Осип кончил.

* как-то Осип спросил меня:
— Николай, признайся честно, ты буддист?
— Каждый человек буддист в глубине души, — ответил я.
Это меня и сгубило.

Введем (на этот раз уже вполне прилично), пожалуй, еще одного персонажа, без которого повествование наше теряет толику смысла.

В одном из пещерных городов Крыма я встретил странного человека. Справедливости ради следует сказать, что нормальные люди в таких местах встречаются редко. Те, кто некогда жил в этом городе и чьи духи теперь хватают за пятки ползающих здесь туристов и прочих любителей гор, были либо монахами, либо крестьянами из долины внизу, которые имели обыкновение спасаться здесь от очередного набега. Львиная доля истории Крыма сводится к бесконечному повторению одного и того же сюжета. Приходит некое воинственное племя, вырезает большую часть местного населения, оседает на этой земле и превращается в крестьян. Потом приходит другая орда варваров, вырезает большую часть этих крестьян, оседает на этой земле и т. д. и т. п.

Сам я собирал здесь семена гармалы, которая почему-то любит расти возле пещерных городов и вообще камней (её народное название — «могильник»). Семян было намного больше, чем мне могло понадобиться, однако жадность не позволяла остановиться на достигнутом, и пакет с семенами начал трещать по швам.

Человек, которого я встретил, сидел в небольшой пещере-келье на кучке соломы и задумчиво гладил ладонью «сухой» бульбулятор из пластиковой бутылки.

— Будете траву курить? — вежливо спросил он.

— Это предложение, — сказал я, — от которого трудно отказаться.

Мы немного покурили, и в мире образовался полный порядок.

Человек назвался Григорием и сказал, что это место просто создано для того, чтобы курить здесь траву и общаться с духами. Потом мы согласились с тем, что и грибов тут тоже неплохо было бы поесть, особенно ночью, да еще при полной луне. Таким образом, разговор плавно перешел на интернет.

— Я смотрю, вы с этой темой знакомы неплохо, — заключил Григорий. — Возможно, вы сумеете мне помочь, хотя бы советом.

— Если смогу — помогу, — заверил я его.

— Видите ли, у меня есть сын, — признался Григорий. — Ему двадцать лет. Большую часть своего времени он проводит в интернете. Я долго не мог понять, почему так происходит, и вот решил приехать сюда и задать вопрос духам. И духи мне ответили.

Григорий вздохнул.

— Оказывается, молодые люди вроде моего сына используют интернет для того, чтобы восполнить дефицит внимания к своей персоне.

— Эээ… Не так быстро, пожалуйста.

— Догонитесь, — Григорий протянул мне бульбулятор.

— Спасибо.

— Чтоб вам стало ясно, вспомните своё детство. Не мечтали ли вы стать космонавтом? Я вот мечтал.

— Нет, я мечтал стать лидером рок-группы. Типа Джима Моррисона или Дэйва Гаана.

— Еще лучше! — кивнул Григорий. — А вы знаете, зачем вам понадобились такие мечты?

— Жажда славы?

— Жажда чужого внимания, если быть точным. Космонавты и певцы — это такие фигуры, на которые толпа обречена смотреть снизу вверх, затаив дыхание. Тысячи людей отдают этим счастливчикам своё внимание, и те питаются им, оно делает сочным ощущение их жизни.

— Но при чем тут интернет?

— А притом, что в интернете гораздо проще обратить на себя внимание, чем в жизни. Чтобы мы с вами встретились, нам понадобилось вскарабкаться черт знает на какую высоту, к тому же вы должны были как-то умудриться найти именно ту пещеру, в которой сижу я. Для того чтобы найти нужного человека в интернете, вам достаточно лишь немного пошевелить пальцами. И таких нужных людей вы можете найти сколько угодно.

— Согласен.

— Но беда моего сына в том, что даже в таком легком деле он не смог достичь успеха. Он завел себе блог, так называемое «жж», но его никто не читает.

— Бывает.

— И тут мне пришла в голову идея…

Вот так я и стал работать на Григория.

Мой рабочий день начинается с того, что я открываю жж сына Григория — user_luser. livejournal. com — и смотрю, чего нового он там понаписал. Пишет он там, конечно, полную ерунду, поэтому никто, кроме меня, его жж не читает. Но если вы не забыли, что я творец мира, то должны понимать, что этого вполне достаточно. На сегодняшний день я создал около пятисот аккаунтов в жж, чтобы обеспечить user_luser’у полтыщщи френдов, которые читают его жж, как говорил Григорий, затаив дыхание. И пишут ему коменты.

Вы себе не представляете, какой это геморрой — быть творцом мира. Каждый созданный мною жж-юзер должен обладать ярко выраженной индивидуальностью или посредственностью, чтобы отличаться от других моих же творений. Сперва я развлекался, создавая трэшевые блоги с веселыми названиями типа «Подзалупный творожок» или «Целка-фанатичка», но, в конце концов, я должен был стать адекватным виртуальной реальности рунета — и среди моих творений стали появляться блоги с кошками на юзерпиках. Персонажи, которыми я гордился, напрягали usеr_luser’а, он предпочитал общаться с девушками (ха-ха!) поглупее. Иногда я пытался привести в его блог живых людей, того же Осипа и Боба с Дашей, но с живыми людьми у Гришиного отпрыска дело почему-то не ладилось. Короче, ну его нахуй.

На этой оптимистической ноте мой рабочий день заканчивается.

Иногда Боб проводит с Дашей сеансы психоанализа.

— Я понимаю, — говорит Даша, — что могу быть какой угодно, что ничего не мешает мне вести себя так, как мне хочется. Но это в теории. На практике я это я, и веду себя не так, как мне хочется, а как обычно.

— Ты можешь привести пример? — хмурится Боб.

— Например, — отвечает Даша после долгого молчания, — я стесняюсь купить в аптеке два «Гликодина», поэтому покупаю один в одной аптеке, а потом еще полдня ищу вторую аптеку, где его продают.

— Это тяжелый случай, — кивает Боб. — Практически не лечится. Но давай попробуем разобраться — чего именно ты стесняешься?

Долгая пауза.

— Наверное, я стесняюсь того, что аптекарша будет смотреть на меня, как на наркоманку.

— Ну, тут все просто, если я тебя правильно понял. Твой образ себя не соответствует тому, как ты хочешь себя вести.

— Мой образ себя?

— Да, то, как ты о себе думаешь. Ты не считаешь себя наркоманкой, эти данные не прописаны в твоем образе себя. Поэтому ты чувствуешь несоответствие, когда тебе надо уторчаться, а люди при этом почему-то думают, что ты наркоманка.

— И что же мне делать?

— Подкорректировать свой образ себя. Вписать туда, что ты наркоманка и твой статус позволяет тебе, нагло глядя в лицо аптекарше, купить у неё десять пузырьков «Гликодина» и несколько пачек «Ремантадина» в придачу.

— Нахуй мне нужен твой «Ремантадин».

— Да, это слишком экзистенциально для тебя, я знаю.

— Два часа думать о бессмысленности жизни, дорогой, засунь себе такой экзистенциализм знаешь куда…

И тут приходим мы с Осипом.

— Здравствуй, Дашенька, — говорит Осип. — Дай, что ли, обнять тебя.

— Не прикасайся ко мне, грязная скотина. Ну, как, купили?

— Да! — я достаю из кармана дюжину пакетиков с семенами небесно-голубой ипомеи. — Причем, нам неслабо повезло. Тут в каждом пакетике по четыре грамма, это штук сто семян примерно.

— По три пакетика на человека выходит? — прикидывает Боб.

— Мне и двух хватит, — говорит Даша.

— Тогда я возьму твой, — потирает руки Осип, — а то мне три маловато.

Следующие два часа мы напоминаем себе колдунов из дремучего леса. Сперва мы промываем семена мыльным раствором, а потом, слегка подсушив их, распиливаем каждое семечко напополам канцелярским ножом. Больше всех работы досталось Осипу — у него четыреста семян, пока все распилишь, можно прозреть. Даша, напротив, кайфовала. Когда семена разрезаны, их надо залить чистой водой и поставить на несколько часов в холодильник. За это время они набухнут и вылезут из своих ядовитых оболочек, которые в сухом виде прикреплены к ним намертво. Если есть ипомею нечищеной, можно слегка травануться. Очищенные же семена лишь слегка пробивают на тошноту, но только в первые часы трипа. Действие этой штуки напоминает нечто среднее между травой и ЛСД, то есть оно чуть сильнее, чем первое, и несколько слабее, чем второе.

Процесс приготовления семян занял довольно много времени, поэтому триповать приходится уже ночью.

— Господи, зачем я съела столько семян? — причитает Даша, которую сильно тошнит. — Зачем вообще я всё время жру всякую гадость? Я же столько раз давала себе слово больше не есть ничего такого…

Вскоре все отметились в туалете по очереди, проблевались. Сознание прояснилось.

— Если бы вы только знали, как меня тошнит! Вроде меня вырвало, а легче не стало ни капли! — радостно говорит Даша. — Я все думаю о нашей блевотине, которая теперь путешествует в лабиринтах канализации. Сперва это было четыре разные блевотины, но теперь они стали одним целым, их трип начался. Теперь наша очередь!

— Да, теперь наша очередь, — Осип, похоже, понял Дашины слова как призыв к групповухе.

— Я вот тут подумал,— говорит мне на это Боб. — А почему бы нам не выебать Осипа? Он, по-моему, давно напрашивается.

— А что, — оживляется Осип. — Я не гомофоб.

— Тьфу, бля! — Боб вынужден признать своё поражение.

— Когда блефуешь, будь готов к проигрышу, — объясняю я Бобу.

— Я не понимаю, — Даше, кажется, все похуй, — почему они такие тошнотворные? Когда я их первый раз ела, я точно помню, что вкус мне понравился — чем-то на орехи похоже. Но с тех пор, стоит мне только представить, как я их жую… буэээ…

— Может быть, это плата за вход, — говорю я. — Энтеогенам растительного происхождения это свойственно.

— Не знаю, — сомневается Даша. — Грибы тоже растительного происхождения, но от них почти не тошнит, а «Гликодин» продается в аптеках, и от него тошнит не меньше, чем от ипомеи.

— Давайте прекратим разговаривать про блевотину! — просит Боб. — В обычное время я согласен с каждым из вас в отдельности поговорить про блевотину, уделив этому не менее получаса, а если кто-то очень хочет, я готов разговаривать с ним про блевотину каждый день, выделять из рабочего графика пятнадцать минут, есть же сотовые телефоны, скайп, аська и все такое, но сейчас, ради всего святого, давайте помолчим!

И вот, каждый отправился в свой персональный полет. Ну, с Осипом все понятно — он стал вождем племени амазонок. Они его носят на руках, все время сосут ему, он их пользует вместо туалетной бумаги. Я че-то как-то сильно задумался о том, что же мне в этой жизни или не в этой, а вообще — сделать. Передо мной как бы открылась вечность, и надо же чем-то занять в ней досуг! Боб зачем-то превратился в змею, которая убежала из террариума, спустилась в канализацию, а потом стала ползать сквозь человеческие мозги, прикидываясь извилиной то тут, то там. Что было с Дашей, сказать трудно, потому что через полтора часа она встала и сказала:

— Так, я совсем запуталась! Кому из вас я должна отсосать, кому — родить ребёнка, а кто должен построить для мня бассейн?

— Дашка, ты гонишь, — смеётся змея, то есть Боб.

«Кем я хочу быть?» — думаю я. Какой образ себя я должен прописать в сознании, чтобы человек, который меня видит, получил какой-нибудь хороший месседж от встречи со мной? Из меня начинают расти грибы и изливаться музыка, но я понимаю, что это хорошо, конечно, для прикола, но все время таким дедом Морозом ходить — это не прикольно. И тогда я решаю отдохнуть немного и не быть никем.

В какой-то момент становится трудно понять, кто из нас кто, потому что все мы, между нами говоря, знаем, что мы — одно. В такой неразберихе самое разумное решение — лечь спать. И мы засыпаем. Возможно, утром, когда мы проснемся разными людьми, отдельными друг от друга, у кого-нибудь не будет хватать какой-нибудь части, а из кого-нибудь будет торчать чьё-то чужое. Это нестрашно. В хорошем хозяйстве все пригодится.

Однажды Стас, он же user_luser, он же сын Григория, написал в своём блоге следующее:

«Иногда мне кажется, мои дорогие френды, что вы ненастоящие. То ли депрессия одолеет, то ли еще что, но в эти мрачные часы все вы видитесь мне на одно лицо. Как будто вас нет, и в действительности вы — плод незатейливой фантазии какого-нибудь злого шутника, который, забавы ради, морочит мне голову.

Но это ещё полбеды.

Когда я выхожу на улицу, прихожу на работу или общаюсь с близкими, мне также начинает мерещиться, что это не живые люди, а искусная подделка.

Но и это еще не все, как вы догадались.

Когда я гляжу на себя, меня одолевает и вовсе уж неприличное сомнение — а сам-то я настоящий? Может быть, кто-то попросту придумал меня? Создал у себя иллюзию моего самосознания?

Вы думаете, быть может, я становлюсь философом, ха-ха-ха.

Нет, все объясняется гораздо прозаичнее. Просто вчера я попробовал dxm.

DXM можно расшифровать как Deus eX Machina, а можно и как декстрометорфан. Дело вкуса. На вкус он, кстати, крайне гадок — потому что доступен потребителю в основном виде сиропов от кашля. Я вчера две бутылки выпил, «Туссин+», чудом не проблевался.

Знающие люди в интернете пишут, что если взять траву, кетамин и mdma, то dxm находится где-то в центре этого воображаемого треугольника. Не знаю, не пробовал никогда ничего такого, даже травы никогда не курил. Но вот вчера сподобился угодить «в центр треугольника». Ну, что вам сказать. В треугольнике довольно темно и весьма при этом уютно. Я почувствовал себя душой, которая воплощена в моем теле и личности. Душе хорошо, она просветленная, и с равным удовольствием смотрит на то, как я тут корячусь или летаю. Побыть душой иногда полезно, чувствую себя после этого отдохнувшим. Пришел сегодня на работу с позитивными эмоциями, как вам нравится мой прагматизм?»

Прочитав сие, я решил, что, наверное, хватит мне работать на Григория, и удалил все пятьсот (пятьсот шестнадцать, если быть точным) аккаунтов в жж, которые числились френдами user_luser’а. На это монотонное занятие меня ушло без малого четыре часа.

Пишет user_luser:

«Пиздец.

После моего последнего поста исчезли блоги всех моих френдов.

Их было 516 человек!

Если довериться логике, то либо у меня поехала крыша от декстрометорфана, либо завтра утром я проснусь, а в мире нет ни одного живого человека, кроме меня, а послезавтра — просыпаться будет некому…»

Когда зазвонил телефон, я уже знал, что это Григорий:

— Алло, Коля?

— Да, Гриш.

— Вы знаете, по какому поводу я звоню?

— Конечно. Вы хотите спросить, почему я бросил работу. Это долго объяснять, могу лишь сказать, что денег за последние полторы недели мне не надо.

— Нет, я не по этому поводу. Хотя это отдельный разговор, конечно. Вы читали вчерашнюю запись моего сына в его блоге?

— Еще бы: «Пиздец! Пиздец! Пиздец! Все исчезли, мир пуст! Где вы, люди?! Отзовитесь!»

— А сегодня исчез он сам. По крайне мере, на работе его нет, дома тоже, и на звонки он не отвечает.

— По-моему, он просто объелся dxm, и у него съехала крыша. Либо решил глупо пошутить.

— Что за хрень этот dxm, вы в курсе?

— Приблизительно. Если взять траву, кетамин и mdma…

— Это я знаю, читал. Сами-то вы его пробовали?

— Случалось, — хотя Григорий был на том конце провода, я зачем-то стыдливо спрятал коробочку из-под «Гликодина» в ящик стола. А чего она тут валяется у всех на виду, в конце концов?

— Ну, и каково ваше мнение — это серьезная штука?

— Более чем.

— Блядь. Ну, почему он со мной не поговорил? Я бы его травой накурил, грибами накормил… Зачем жрать всякую аптечную дрянь? Никогда химию не любил, как чувствовал.

— Извечная пропасть между отцами и детьми, Гриша.

— И что мне теперь делать?

— Ждать. А когда объявится, тогда и поговорите с ним по душам. Травой накурите, как хотели, грибами накормите.

— Когда объявится, я с ним по-другому разговаривать буду.

— Ему уже двадцать лет.

— Ладно, Коля. Отбой. Спасибо за сочувствие.

— И вам всего хорошего.

— Пока.

Щелчок. Гудки.

На самом деле, мне было чего рассказать Григорию про dxm. Впервые меня напоил сиропом от кашля Осип. Но узнал я про декстрометорфан за семь лет до этого — из книжки Леши Волкова «Мятный сироп».

Леша — психолог, но необычный.

Во-первых, необычен сам метод его психотерапии, которую Леша предпочитает называть «хоррор-терапией». В детстве он очень любил циничные стишки про «маленького мальчика», который то «по стройке гулял», то «нашел пулемет» и пр. У него их была целая коллекция. Несметное количество этих шедевров черного юмора он знал наизусть. А когда он стал взрослым дядей, изучающем психологию, то с удивлением обнаружил, что его любимые стишки представляют собой ничто иное, как архетипические сюжеты, буквально сценарии повседневных жизненных ситуаций, в которых участвуем все мы с утра до вечера, день за днем, год за годом. Для этих сценариев характерны банальное начало и жесткий финал — ничего не узнаёте? Когда я рассказал Леше свою биографию (пять лет работы на стройке подсобником, где сорвал спину), он хмыкнул:

— Классика: «Маленький мальчик по строке гулял…»

Леша зарабатывает на жизнь тем, что проводит психотерапевтические семинары, помогая людям выяснить, по сценарию какой «страшилки» они живут, и как им выбраться из этого сценария в другой.

Но все это было «во-первых». Во-вторых же, Леша иногда проводит так называемые «таинства». У «таинств» этих вполне серьёзная психотерапевтическая подоплека, но самое интересное то, что очень часто роль катализатора в «таинствах» играет dxm. Леша подходит к делу серьезно — сиропом людей не травит. В первые годы своей психеделической практики он «отбивал» dxm из сиропа вручную на кухне, с помощью бензина и лимонной кислоты. Сейчас же он солидно ездит каждый год в Индию, где умудрился законтачить с кем-то серьезным из компании «Alembic» (производитель «Гликодина»), и покупает там чистый декстрометорфан.

Как проходят таинства, я описывать не буду, на то они и таинства. Сам я был только на одном из них, и воспоминания о том, как я ходил и орал: «У меня было только две женщины, трахните меня кто-нибудь!», живы во мне до сих пор. Я затащил на «таинство» и Осипа. Он с такой мольбой смотрел на Лешу, когда тот раздавал людям декстрометорфан, что Леша против воли отмерил ему двойную дозу. В результате Осип пережил остановку сердца. Она длилась не более полминуты, но за это время он увидел всю свою жизнь, все добро и зло, которые он принес с собой в мир. Ему сказали, что он «хоть и редкий засранец, но умирать ему еще рано, и пускай это послужит уроком…» — голоса постепенно затихали, Осип возвращался.

— Что же мне теперь делать? — в отчаянии завопил он.

— Да делай, что хочешь! — изумленно засмеялись «они», и Осип очнулся.

Рано утром, когда все стали приходить в «себя», над нами раздался голос Леши:

— Девочки!..

Он сделал эффектную паузу.

— Тут мне надо рассказать небольшую предысторию, — Леша сиял. — Моя бабушка сама родом из Одессы, и до революции её окна выходили во двор напротив публичного дома. Она мне рассказывала, что каждое утро «мадам» выводила проституток на зарядку, чтобы они были в хорошей физической форме. Это была не аэробика, как вы могли подумать, ничего эротичного, обычная зарядка — руки на пояс, ноги на ширину плеч, вращение головой, наклоны, приседания. Проститутки выходили во двор заспанные, непричесанные, в какой-то дикой домашней одежде, и «мадам», чтобы их разбудить, хлопала в ладоши и командовала: «Девочки!..»

Тут Леша хлопнул в ладоши.

Однажды, когда я только познакомился с ним, Осипа перемкнула идея «передачи способностей». Он всюду ходил и просил людей передать ему какую-нибудь способность, которой у него не было.

— Не представляю, что бы я мог тебе передать, — сказал я ему.

— Передай мне дыхание, — предложил он.

Когда-то я более-менее серьезно занимался практикой затаивания дыхания, откуда-то Осип узнал об этом.

— Ну, хорошо. А как?

— Это магический ритуал, лучше нам сделать его на улице.

Была уже ночь, но от фонарей в Москве светло даже ночью. Осень только-только началась. Это был зеленый газон в Северном Чертаново, возле самой проезжей части, под огромным рекламным щитом справляли мы свой ритуал.

— Стань сзади меня, — командовал Осип, — положи мне руки на плечи и говори: я, Николай, передаю Осипу — а дальше говори, что именно ты мне передаешь.

— Хорошо, — я положил ему руки на плечи и заговорил после продолжительной паузы. — Я, Николай, передаю Осипу способность чувствовать своё тонкое дыхание, управлять с его помощью своей сексуальной энергией и пробуждать тело…— дальше уже шли технические подобности, но меня удивило не то, что я говорил, а то, что чувствовал — некая сила переходила из меня в Осипа через мои ладони. В конце концов, Осип упал на газон.

— Ни хуя себе, — пробормотал он, — я чувствую оргазм по всему телу.

— Забавно.

— Хочешь, я тебе тоже что-нибудь передам?

— Хочу, только не знаю, что я могу от тебя взять.

— Я бы хотел передать тебе способность зарабатывать деньги. Я ее всем хочу передать, но никто почему-то не хочет брать. В нашей культуре люди парализованы каким-то комплексом в отношении денег.

— От такой способности я не откажусь.

— Главное, чтоб ты внутренне согласился принять ее.

После этого Осип провел аналогичный вышеописанному ритуал, где говорил, что передает мне способность видеть в любой ситуации возможность извлечь из неё деньги. Я отчетливо чувствовал, как что-то входит в меня, но не могу сказать, что внутренне согласился с происходящим — будущее показало, что с деньгами я не особо подружился. Осип же в последствии научился (по его словам) перенимать способности людей без каких-либо ритуалов и даже без спросу.

— Еще я хотел бы, — сверкнул глазами Осип, — передать тебе темную сторону силы!

— Думаешь, у меня своей нету?

— Есть, конечно, но я передам тебе не её саму, а способность принимать её и пользоваться ею без зазрения совести.

— Давай.

Осип вновь встал за моей спиной, положил мне руки на плечи:

—…передаю тебе возможность свободно пользоваться темной стороной своей силы — беззастенчиво манипулировать людьми в своих интересах, соблазнять чужих женщин, не стесняться поворачивать ситуацию в свою пользу, я передаю тебе свободу — свободу от морали и «совести», свободу от образа «хорошего себя», свободу от всего, что сковывает твою душу…

Осип говорил до тех пор, пока я не свалился на траву, переполненный вошедшей в меня энергией. Мой внутренний цензор придирчиво оценивал, так ли уж и нужны мне Осиповы дары, но тело такого цензора не имело и впустило в себя столько, сколько смогло вынести.

Осип подобрал свой велосипед — ему пора было ехать домой. Мы обнялись на прощанье. Мир светился и вибрировал.

— Если тебе не трудно, поцелуй меня, — попросил Осип.

Пожалуй, это был единственный раз, когда я выполнил подобную его просьбу без внутреннего напряжения.

На какое-то время в кругу моих знакомых я приобрел репутацию человека, который может «убить» сальвией любого, самого непробиваемого и тормознутого пассажира. И по какому-то случайному стечению обстоятельств Осип вбил себе в голову, что его «не берет сальвия». Я и сам тогда не особо успел подружиться с этим растением — пережив два сокрушительных трипа, я боялся не то, что курить, но даже присутствовать рядом с теми, кто её курит. Однако просьбе Осипа я уступил.

Мы были в небольшой компании, но разговаривали чуть вдали от всех. Когда было решено, что сегодняшний вечер будет посвящен накуриванию Осипа сальвией, мы со всеми попрощались, и тут я заметил Свету.

— Ты чего сегодня вечером делаешь? — я схватился за нее как за спасательный круг. — Поедешь с нами к Осипу сальвию курить?

Света согласилась.

Я был еле-еле знаком с ней довольно продолжительное время, и лишь недавно Осип рассказал мне, что Света в свои двадцать лет успела перепробовать все доступные в Москве психоделики и вообще — съела столько ЛСД, сколько я картошки не съел. И тогда мне представился шанс узнать ее поближе — она устроилась работать в ту же самую фирму, где я работал флешером. Устроилась на испытательный срок, хотела стать дизайнером. Я спросил, зачем ей понадобилась работа в офисе?

— Мне уже двадцать лет, — серьезно (услышав это «уже», я еле сдержал улыбку) сказала она, — а я никто. Все, что я до сих пор делала, было направлено на то, чтобы стать никем. Моя личность развалилась на части гораздо раньше, чем я спохватилась её собирать. Поэтому теперь я хожу на работу, катаюсь на скейте, пью пиво и слушаю альтернативу.

— Неужели так хочется стать человеком? — удивился я.

— Ну, можно хотя бы попробовать. Попытка ведь не пытка, правда, товарищ Берия?

Когда я позвал Свету к Осипу, я руководствовался двумя соображениями: во-первых, мои и его силы неравны, он слишком шумный, а присутствие еще одного человека, тем более девушки, разделит его внимание напополам, во-вторых же, Света считала, что сальвия — её союзник, и если она будет рядом, подумалось мне, это пойдет на пользу нашей скромной церемонии.

Мы поехали к Осипу, и во время этой поездки я убедился, что крыши у Светы нет давно. Она норовила передвигаться на скейте в самых опасных местах — на проезжей части и в метро, при этом кататься она почти не умела и все время падала, ни капли этого не стесняясь. Когда она упала в метро, а её транспортное средство полетело вниз, на рельсы, она, не задумываясь, прыгнула его доставать, хотя в туннеле уже показывался свет приближающегося поезда.

— Зачем тебе сальвия, Осип? — спросила Света.

— Мне все уши прожужжали, — ответил он ей, — что сальвия стирает «я», почему-то меня возбуждает возможность избавиться от него хотя бы на время. Только боюсь, что ничего не выйдет, ведь я уж курил несколько раз — меня не берет.

— Мой бонг удивит тебя, Осип, — грустно ухмыльнулся я.

Я долго не решался начинать — меня била дрожь.

— Ты боишься? — спросила Света.

— Очень.

— Вспомни мультфильм про Крошку Енота и Того, Который Живет в Пруду. Мне кажется, это твой случай.

— Я имею дело со своим отражением?

— Похоже на то, но важно здесь не с кем ты имеешь дело, а то, что ты не пробовал ему улыбнуться.

— Окей, мама, я попробую. Осип, ты готов? — я сделал серию глубоких вдохов.

Осип был готов — это означало, что он разделся догола.

Когда подносил огонь к бонгу в его руках, зажигалка дрожала — меня трясло. Осип забыл все, чему я его учил — не выдохнул весь воздух из легких перед затяжкой, закашлялся и держать дым не стал. Тем не менее, бонг сделал свое дело — Осип оцепенел на несколько минут, а затем произнес:

— Жесть какая.

— Теперь я хочу, — сказала Света.

— Тебе сильный трип сделать?

— Сильный.

Я кивнул и засыпал чашечку бонга десятикратным экстрактом сальвии почти наполовину. Света обращаться с бонгом умела сама, поэтому обслужила себя лучше, чем если бы я стал ей помогать.

Несколько секунд она просидела на полу, скрестив ноги. Потом обмякла, легла на спину. Из нее лились какие-то нечленораздельные звуки, она вскочила и, шатаясь, уставилась на нас. На Свете была надета свободная майка, которую перекрутило, и обнажилась грудь — в любое другое время я порадовался бы такому прекрасному зрелищу, но сейчас это выглядело жутко. Света все время падала, беспорядочно хватая разные предметы — гитару, диванные подушки — это продолжалось минут десять. Бесконечные десять минут, я хотел сказать.

Кода Света пришла в себя с ней случилась истерика. Я думал, что ей было очень плохо под сальвией, но в действительности истерика была вызвана тем, что «внутри сальвии» Свете было как раз очень хорошо, а вот возвращение в этот мир оказалось болезненным.

— Почему, — кричала Света, — нельзя все время жить в сальвии?! Почему я каждый раз возвращаюсь в этот конченый мир?! «Там» мы были такими прекрасными белыми штуками, которые знали, что они — одно, а здесь — опять это дурацкое тело, которое должно ходить на работу, спать то с одним, то с другим, есть, срать, кататься на скейте…

— Гы, — сказал Осип. — Пожалуй, я еще покурю.

Света ушла на кухню в слезах, а я приготовил бонг для Осипа. Еще раз объяснил ему, как курить. Он все сделал правильно, только после первой (вполне убойной, поверьте мне на слово) затяжки не стал задерживать дым в легких, а хриплым голосом изрёк Слово. И слово это было:

— Ещё!!!

Ну, на ещё, жалко, что ли.

Осипа унесло минут на пятнадцать. Самым страшным для меня моментом было, когда этот голый двухметровый мужик с железными мускулами заключил меня в свои объятия, и я понял, что, если он сожмет их покрепче, мои кости не выдержат.

Когда к Осипу вернулась членораздельная речь, он был занят тем, что метался по комнате, заглядывая под ковер, в тумбочки, ящики письменного стола, кувшины и другие предметы, то и дело оглядываясь на меня и задавая один-единственный вопрос:

— Вы нигде не видели моё «я»?

Когда-то в Бучаках хотели построить гидроэлектростанцию, но замыслы эти не совпали с путями Дао, и стройка стала загибаться под серией сокрушительных ударов божьей десницы — сперва молния ударила в подъемный кран, потом началась перестройка, прекратилось финансирование. Под строительство было снесено целое село, смонтирована уйма железобетонной хуйни, и теперь всю эту территорию природа стала отвоёвывать обратно. Пять лет ушло на то, чтобы всосать в землю поверженный подъемный кран — когда он был всосан наполовину, говорят, это было впечатляющее зрелище.

Сейчас буйство природы в этом месте напоминает джунгли. Над бесконечной бетонкой, ведущей с «поворота на Бобрицi» в Бучаки, с обеих сторон нависают громадные корявые акации, обвешанные непонятного ботанического происхождения лианами. В воздухе летают незнакомые громадные птицы. В зарослях ломают ветки кабаны.

Машины по бетонке ездят редко, но ездят. Водителей очень раздражают три человека, которые расселись прямо на дороге и о чем-то беседуют. Это Осип, я и моё Солнышко. Посреди дороги сидит, конечно, Осип. Мы — ближе к обочине.

— И двенадцати таблеток мне хватит? — я выкидываю пустую пачку из-под «Ремантадина» в кусты.

— Это мой мир, — говорит Осип, направляясь туда, куда улетела пачка, — и мне не нравится, когда в нем мусорят.

Он находит пачку, прячет её в карман штанов и, хромая, возвращается на своё «место силы» посреди дороги.

— Хватит двенадцать, — заверяет меня он после непродолжительного раздумья. — Но для чего хватит, это уже другой вопрос.

— Мне кажется, я уже что-то чувствую.

— Я тоже чувствую, но не что-то, а конкретно — своего отца.

Тут глаза у Осипа мутнеют, он облизывает губы и начинает мычать, сжимая и разжимая кулаки:

— Запомни, Осип, я вас с мамкой так люблю, я за вас… ииииххх… ты понял, я тебя и мамку никогда… эээ… так вас с мамкой люблю…

— Кошмар, — говорит моё Солнышко.

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предлагаю я.

— О чем? — соглашается Осип.

— Например, о том, какая книжка тебя больше всего в детстве травмировала?

— Это как?

— Ну, вот, был же ты пионером? Был. Выписывал все эти журналы — «Пионер», «Костер»? Выписывал. Я помню, там была совершенно жуткая повесть про мальчика по имени Ежики, который живет в детдоме и скучает по мертвой маме.

— А, помню, помню! — радостно орет Осип. — Ее голос был записан на пленку, которую проигрывают в метро, озвучивая остановки, и он целыми днями катался в поезде, слушая голос мамы…

— Жесть! А была еще у меня в детстве книжка Януша Корчака…

— Я так и знал, что ты про него вспомнишь! Да, это полный пиздец, особенно тема про «грустного короля»…

Начинать ремантадиновый трип с разговора о психологических травмах детства было не самой лучшей идеей. Со мной вроде ничего конкретного не происходит, но зато вся моя жизнь в целом теряет смысл, и я начинаю думать о том, что можно было бы и умереть, если бы это не было так же бессмысленно, как и продолжать жить.

Мы, не спеша, возвращаемся в лагерь, расходимся по палаткам. Осип машет на прощанье рукой:

— Счастливо тебе сдохнуть! — через мгновение до него доходит смысл сказанного, он хочет исправить ошибку, не находит слов и безнадёжно машет рукой ещё раз.

Григорий живет в Крыму, а в Крыму грибы не растут. Вернее, в Крыму растет дохуя грибов, но это не те грибы, которые нужны Григорию. Поэтому Григорий выращивает грибы сам.

Где-то через полгода после того, как его сын Стас пропал без вести, Григорий решил уехать в Бурятию на несколько месяцев — помедитировать, собраться с духом и мыслями. Чтобы дом не пустовал, он пригласил туда пожить меня и мое Солнышко. Попросил и за грибами поухаживать.

Грибы — странные существа. Не растения, не животные, а бог знает что. Причем то, что мы обычно называем грибами — ножку со шляпкой — это еще не сам гриб, а только его хуй, который вырос потому, что мицелию под землей есть больше нечего, и ничего другого ему больше не остается, кроме как кончить спорами в пространство, чтобы ветер разнес их по земле и они разрослись в новый мицелий.

Грибы растут, когда и где хотят. То есть, вы можете думать, что вы их выращиваете, но, вполне возможно, что это они заставляют вас выращивать их. А если им не захочется, то они и не вырастут.

Я сидел с моим Солнышком на берегу горной реки, с кислой рожей жевал семена гармалы и держал в кулаке бумажный сверток с четырьмя свежими кубенсисами.

— Зачем ты хочешь есть грибы на этот раз? — спрашивает моё Солнышко.

— Мне просто захотелось.

Дожевывая последний гриб, я закусываю его шоколадкой.

Гармала усиливает действие грибов, поэтому приход наступает почти сразу. Уже осень, но это не чувствуется — все залито белым крымским солнцем. Деревья и трава сияют. Моя способность концентрации многократно усиливается, стоит мне подумать о чем-то хорошем, радость разрывает меня на куски. «Хорошего без плохого не бывает!» — думаю я, и эти «мудрые» мысли дают толчок новому процессу. Я вижу, как трава умирает у меня на глазах — она высыхает и желтеет. Кора деревьев покрывается старческими морщинами. Всё вокруг неуклонно движется к смерти. И я тоже? С этим не поспоришь.

Я сажусь на корточки и закрываю глаза. Перед моим взором предстают яркие, абстрактные, цветные и многомерные картины — словно я угодил в межклеточное пространство. Я пытаюсь думать о смерти, что я могу сделать с ее фактом? У меня только два варианта — смириться с ним или бороться за жизнь. Я выбираю второе. Меня уносит все дальше, к базовым слоям сознания. Вот я снова один, творец приснившейся мне вселенной. В который раз! Мне так не хочется принимать эту правду, из груди вырывается стон.

— Что с тобой, котенок? — спрашивает моё Солнышко. — Плохо?

— Боже, зачем я сожрал столько грибов?!

— Так тяжело?

Я не в состоянии разговаривать — мир растворяется каждую секунду перед моими глазами, а меня самого гравитация неизвестного науке происхождения засасывает в какую-то невидимую, но от этого не менее глобальную черную хуйню. Я могу только кивнуть на заданный мне вопрос.

— Чем я могу тебе помочь?

— Пойдем отсюда скорее!

— Домой?

Я знаю, что идти некуда, никакого дома нет, но что я могу сказать?

— Да, домой…

Наш путь лежит через поле. По нему едет кошмарный мультипликационный трактор, над ним пролетает стремная стая каких-то птиц. Мы идем целую вечность.

Вот, наконец, и дом. Но это не настоящий дом, а его разваливающееся изображение, трехмерная картинка в моем больном сознании. Я смотрю на мое Солнышко — её лицо плавится и расползается змеями в «пространство».

Иногда я лежу в прихожей, иногда бреду в бреду по дому в поисках хоть какой-то стабильности. В конце концов, я обретаю искомое на кровати под одеялом — там хотя бы однозначно тепло.

Я начинаю перебирать остатки сгоревшей картотеки моей памяти. Там нет ничего, кроме женщин, которых я когда-либо хотел трахнуть. Они настолько нереальны, что меня изумляет, когда мне удается вспомнить их имена.

— Даша… Леонтьева? Становись раком, Даша, хочу выебать тебя в жопу… Света, Света… Света Батьковна, соси мне хуй, Светочка!.. Солнышко мое… нет, Солнышко не хочу, хочу Дашу выебать… а, вот и ты, Ебанутый Ветер, тоже раком становись, полижу тебе пизду, пожалуй… а это еще кто?.. Осип, блядь, иди нахуй отсюда, ненавижу тебя, ты хороший человек, только иди нахуй… черт, одни бабы, хоть бы что-нибудь высокодуховное… иди ко мне, моя маленькая… господи…

Я хватаю себя рукой за яйца и с наслаждением отрываю их, потом откручиваю член, потом нащупываю зубами свой язык и с не меньшим наслаждением откусываю и выплевываю его, потом выдавливаю себе глаза — дурацкое иллюзорное тело, с ним можно делать что хочешь. Чего же я хочу? Хочется отлить — какое счастье делать это прямо в штаны, лежа в постели. Немного мокро, но вполне тепло. Да, и посрать чуть-чуть. Каааайф…

Постепенно пожар моего сознания стихает. Возвращается реальность и плотный осязаемый мир. Становится тихо-тихо. Я по-прежнему проживаю вечность в каждой секунде, но сейчас эта вечность наполнена не кошмаром, а благословением великого покоя. Мне смешна вся моя прошлая жизнь в галлюцинациях. Вот она — реальность, когда ты живёшь не во сне, а просто там, где находится твое тело, в теплой комнате, на мокрой, обоссаной кровати… Впереди новая, просветленная жизнь. Я больше никогда не буду спать. Больше никогда не буду страдать всякой хуйнёй. Я буду жить вечностью в простых вещах, из которых ни одна не важнее, чем что-либо другое.

Я слышу тихую музыку. Мое Солнышко сидит на полу перед ноутбуком, раскладывает пасьянс.

— Как ты, моя хорошая?

— Нормально. А ты?

— Я тут немного описался… и даже, кажется, обосрался… но это ничего…

— Господи! Когда ж ты успел? А счастливый какой, надо же!

— Всё хорошо.

— Рада за тебя.

— Что с тобой, Солнышко?

— Ничего.

— Я же вижу.

— Ничего особенного. Просто не очень приятно сидеть здесь и на протяжении двух часов выслушивать список всех женщин, которых ты хочешь. А потом услышать, как ты вычеркиваешь из этого списка меня…

— Солнышко моё… Солнышко…

— Я не знаю, что мне теперь делать. Как мы теперь будем с тобой жить?

— Солнышко… Ну, ты же понимаешь, что я это не от хорошей жизни..

— А я — от хорошей?

Вся моя просветленность куда-то испаряется, руки бессильно опускаются. Вот тебе и вечность в обыденных вещах. Эй, грибы, где же вы? Куда же вы? Что же вы? Вот суки.

Когда приезжает Григорий, мы разговариваем про грибы, про график урожая и прочее, он спрашивает:

— Ну, что, Коля, как потриповал?

Пауза.

— Хорошо.

Я познакомился со своим Солнышком накануне её дня рождения.

— Мне хочется сделать тебе очень странный подарок.

— Странный?

— Да. Ты знаешь, что такое сальвия?

— Кажется, это латинское название шалфея.

— Точно. В горах Мексики растет его психоактивная разновидность — salvia divinorum или «шалфей предсказателей», самый сильный психоделик растительного происхождения. Я решил подарить его тебе — с днем рожденья!

С этими словами я протянул ей небольшой пакетик.

— И что с ним надо делать?

— Курить, вроде бы.

— То есть сам ты её никогда не курил?

— Нет, мне показалось хорошей идеей подарить тебе нечто совершенно новое, о чем я не имею ни малейшего представления.

— Круто! Спасибо!

— Надо только заглянуть в интернет, узнать, как её правильно курить.

И вот, уже через какую-то пару дней, мое Солнышко держит в руках бонг, чашечка которого под завязку набита экстрактом 10x. Я с легким сердцем подношу к ней пламя турбозажигалки. Вдох, бульканье воды. Красивый белый дым полностью заполняет собой стеклянное брюшко бонга. Мое Солнышко кашляет, потом делает еще одну затяжку и опускается на пол.

Она тихо смеётся. Не представляю, что там может быть смешного, но, тем не менее, она смеётся. Через несколько секунд смех обрывается. Мое Солнышко тихо лежит в полумраке (горит только свеча) нашей комнаты. Она открывает глаза и с интересом начинает рассматривать свои руки. Потом подымает голову и смотрит на меня.

— Это действительно ты?

Я не знаю, что ей ответить. В интернете я начитался о том, что трипующему нельзя мешать. Так и не дождавшись от меня ответа, мое Солнышко опускает голову. Еще несколько секунд она лежит тихо, а потом начинает кричать. Никогда, ни до этого, ни после, я не слышал от неё такого животного крика, от которого у меня все леденеет внутри.

— Господи, да кончится это когда-нибудь?!?! Почему никто, НИКТО не придет ко мне на помощь?!

Я бросаюсь к ней:

— Подожди, Солнышко, через пять минут все пройдет, все закончится…

— Нет!!! — обрывает она мое бормотанье. — Это никогда, никогда не закончится!!! Я никогда не выберусь отсюда! — после этих слов мое Солнышко набирает полную грудь воздуха и начинает просто выкрикивать в пространство букву «а»:

— Ааааааааааааа!.. Аааааааааааа!..

Она кричит так громко, что я понимаю — сейчас соседи вызовут милицию, а милиция вызовет карету из дурдома. Потому что в интернете что-то напутали, такое не может длиться пять минут — такое остается с человеком навсегда. Но проходит пять минут, и мое Солнышко хватает меня за ледяную ступню:

— Боже мой, настоящая, твердая нога! Это, в самом деле, ты?! — она делает неуклюжую попытку обнять меня. — Это не можешь быть ты, ты не настоящий, но зато ты твердый, ты со мной, и я могу тебя обнимать, а значит все хорошо… мне не надо большего… господи, это действительно твоя нога? Это правда ты?

Я обнимаю её, целую её мокрые щеки. Мне сложно представить, через какой ужас она только что прошла. Правда, через некоторое время я узнаю это на собственной шкуре, но это будет потом, не сейчас.

Сейчас мы отмечаем день рожденья.

Промучившись в нашей фирме две недели, Света не стала дожидаться окончания испытательного срока и решила уйти сама. Она собрала вещи, попрощалась, но я захотел выйти с ней в коридор, чтобы выяснить с глазу на глаз — что случилось? Света обняла меня и сказала:

— Я честно попыталась стать человеком, но поняла, что это не моё.

Впервые накурили меня травой те же сволочи, которые и с грибами познакомили — Боб с Дашей. Сами они траву не курят давно, однако у Боба сохранилась заначка для торжественных случаев. И я его понимаю — ну, как можно отказать себе в удовольствии накурить «свежего» человека?

Мы сидели вчетвером на полу в пустой (как я уже говорил, в доме Боба и Даши царил вялотекущий ремонт) кухне — вышеупомянутые супруги, я и Света. Трава мне понравилась, но особого психоделического эффекта она во мне не произвела. У меня «просто» прояснилась голова, улучшилось настроение, и я стал четче видеть.

Между нами происходил какой-то разговор, подробностей которого я не помню, и вдруг Света перебила очередного говорящего, указывая пальцем на стену:

— А вы тоже видите рисунок на стене?

Стена была абсолютно белая.

— Галюны, Света?

— Наверное… Если бы вы только знали, какой он красивый!

— Цветной?

— Еще какой цветной! Он весь сияет…

— А что там нарисовано?

— Внизу деревья и девушка, а наверху — сквозь облака льется на землю солнечный свет, как дождь из света…

— Он статичный?

— Более или менее статичный.

— А ты можешь взять мел и обвести хотя бы контуры того, что там изображено, чтобы мы тоже могли увидеть?

— Думаю, да.

Света взяла кусочек пастели и стала рисовать на стене корявые облака. Потом стала чертить вертикальные линии от облаков к земле. Перед линиями застыло нелепое существо с куриной головой.

— Это не совсем девушка, — пояснила Света, — у неё голова прекрасной птицы, как я сразу не заметила…

Чрез десять минут самый уродливый рисунок из всех, что я когда-либо видел, был готов. Облака с вертикальными линиями, человекокурица и деревья.

Утром я спросил Свету:

— Ты все еще видишь тот чудесный рисунок на стене?

— Нет, — покачала она головой. — Я вижу только свои контуры.

— И как они тебе?

— Ужасно, — она снова покачала головой. — Когда бог творил наш мир, в своих мыслях он тоже, наверное, увидел нечто чудесное.

Я деликатно промолчал.

А однажды мы с Осипом посетили очередной (разумеется, подпольный) Всероссийский Конгресс Психонавтов. Народу было — не протолкнуться. Осипу предоставили почетную возможность сделать доклад по какой-нибудь животрепещущей для мира экспериментальной психонавтики теме.

— Братья и сестры! — откашлявшись, изрек Осип. — Как исследователь, я занимаюсь, главным образом, статистическими исследованиями…

— Правильно! — публика одобряла Осипа. — Назвался исследователем — исследуй!

—…статистическими исследованиями, — продолжал Осип, — которые касаются нашей с вами мотивационной сферы. Проще говоря, зачем мы кушаем психоделики? Этот вопрос мучает не только меня. Ведь большая часть доступных нам психоделиков — объективно невкусные, а те, которые вкусные или безвкусные, запрещены законом. Все мы люди грамотные, прочли много хороших книг, где есть ответы. Самопознание там, саморазвитие, не мне вам вешать лапшу на уши. То есть, я нисколько не отрицаю, что отчасти психоделики используются нами для самопознания, но ведь отчасти — и для банального, как любят презрительно выражаться некоторые умники в интернете, торча! Все мы люди разные. У кого-то тяга к торчу перевешивает тягу к самопознанию-развитию, у кого-то наоборот. У кого-то есть только тяга к торчу, а у кого-то — только к саморазвитию. И вот меня интересует, сколько в процентном соотношении в наших рядах людей первой, второй, третьей и четвертой категории? Я принес с собой бланки. Прошу всех, кто с сочувствием отнесся к моему исследованию, подойти ко мне в конце, взять бланк и честно заполнить статистическую анкету…

— Кто его сюда пригласил? — возроптал кто-то. — Трудно было, что ли, Гайдука с растаманскими сказками пригласить?

— Гайдук сейчас в Индии…

— А вот и нет, — раздаётся вдруг жизнерадостный трескучий голос, — ни в какой я не в Индии!

И перед публикой предстает некто, в каком-то смысле вроде как даже и сам Гайдук. Он садится в полулотос, улыбается во весь рот и сходу начинает тележить за всю хуйню, про Штирлица и про войну. Когда дело доходит до темы: «врубись, чувак, какой кайф — нету ничего», все начинают хором повторять: «и чеченцев тоже нету, и узбеков тоже нету, и китайцев тоже нету» — ну, вылитые буддисты, скандирующие сутру сердца.

Чуть позже мы узнаем, что Гайдука в это время в Москве действительно не было, что он в натуре в Индии, но сейчас имеет значение только сдавленный крик:

— Менты!

Я с грустью понимаю, что милицию вызвали обеспокоенные нашим хоровым скандированием жильцы дома.

— И ментов тоже нету! — пытается объяснить людям «Гайдук».

Но его не слушают, все торопятся поскорее выйти из подъезда, бросаясь во дворе врассыпную. Никого не повязали, но настроение было безвозвратно испорчено. Таково было бесславное завершение нашего конгресса.

Три недели я собирался с силами, чтобы написать все вышеизложенное. Я уволился с работы, уехал из Москвы — все ради «книжки про психоделики». Но я жуткий лентяй, и за все это время не написал ни строчки.

Сегодня же у меня больше нет времени — на небе горит закат, день близится к своему завершению. У меня жутко болят пальцы, а я не написал и половины из того, что хотел. Я хотел рассказать о том, как подружился с сальвией, как она стала моим союзником и учителем. О том, как первого мая мы устроили кислотные поминки по Альберту Хоффману. О том, что такое флэшбеки. Хотел задвинуть пару телег про осознанные сновидения и медитацию. А также убедить читателя, что герои моего повествования большую часть своего времени все-таки работают, страдают всякой хуйней и конструктивной деятельностью, а не жрут ежеминутно марки с кислотой, запивая их сиропом от кашля.

Однако сейчас я не вижу в этом особого смысла — все изменилось.

Сегодня утром меня разбудила тишина.

Я выглянул в окно и не видел на улице ни одной живой души. По дорогам не ездили машины, по тротуарам не шлялись пешеходы.

Я спустился во двор — пустые лавочки и песочница навели меня на мысль, что, может быть, сейчас ночь, просто солнце взошло раньше времени. Но почему тогда это заметил я один?

Взяв (разумеется, бесплатно) кое-какой еды в пустом супермаркете, я вернулся домой и проверил свой «жж» — целую неделю я туда не заглядывал. Моя догадка подтвердилась — все мои френды, а это сто пятьдесят три человека, удалили свои блоги. Вполне логично предположить, что это произошло вчера. А также нетрудно догадаться, что произойдет, вернее — не произойдет, завтра.

Возможно, я ошибаюсь, и завтра наступит новый день, и я снова увижу других людей — глюк будет устранен, и мир заработает лучше прежнего. Но почему-то мне кажется, что этого не случится.

Исходя из своего предчувствия, что времени у меня осталось совсем немного, я решил поразмыслить — чем бы мне это время занять. Если я что кому должен, то мне некому отдать долги. Осталось только проверить, не должен ли я чего самому себе? И выходит так, что, кроме этой повести — ничего.

Как-то я решил показать Бобу с Дашей свои любимые фильмы Киры Муратовой. Я показал им «Настройщика» и они сказали, что фильм хороший, только немного странный. Тогда я хмыкнул и поставил им отрывок из какого-то совсем раннего фильма, кажется, «Среди серых камней». Через тридцать секунд просмотра, они завопили в один голос:

— Выключи!..

— Выключи эту хуйню!..

Приложение:

Осип Медведко

НЕВЕРОЯТНЫЕ ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ БУДДИСТА НИКОЛАЯ

в пространстве и времени, а также за их пределами

После загадочного исчезновения Николая и обнаружения его рукописи, я решил обнародовать и свои рассказы о нём. Публикуя их в качестве приложения к его повести, я надеюсь хотя бы немного «помочь следствию» и, по мере своих скромных сил, пролить свет на вопрос — куда же он, черт его дери, подевался? Не то, чтобы я знал точный ответ на этот вопрос, но иногда мне кажется, что и сам я рискую повторить его судьбу, если буду — как бы это сказать точнее — слишком увлекаться. Поэтому мое напутственное слово читателю этих историй однозначно — будьте бдительны, не увлекайтесь!
О. М.

Визуализация Ваджрайогини

Следует сесть, скрестив ноги, с прямым позвоночником и в точке между бровями представить себе тысячелепестковый лотос, в середине которого сидит ваджрайогиня, в сердце которой находится Будда Вечного Света, вращающий левым мизинцем мандалу Чистой Земли, в центре которой на камне сидит бодхисаттва Авалокитешвара и читает проповедь асурам, держа в руках ваджру, на кончике которой танцует Махакала, в одной из рук которого находится город Москва, в центре которого сила оставила Владимира Владимировича и перешла Дмитрию Анатольевичу, но это все скучная и унылая большая политика, которая совершенно не колышет буддиста Николая, практикующего визуализацию ваджрайогини, что не так-то просто, ведь для этого следует скрестив ноги, с прямым позвоночником и в точке между бровями представить себе тысячелепестковый лотос, в середине которого сидит ваджрайогиня, в сердце которой находится Будда Вечного Света, вращающий левым мизинцем мандалу Чистой Земли, в центре которой на камне сидит бодхисаттва Авалокитешвара и читает проповедь асурам, держа в руках ваджру, на кончике которой танцует Махакала, в одной из рук которого находится город Москва, в центре которого сила оставила Владимира Владимировича и перешла Дмитрию Анатольевичу, но это все скучная и унылая большая политика, которая совершенно не колышет буддиста Николая, практикующего визуализацию ваджрайогини, что не так-то просто, ведь для этого следует скрестив ноги, с прямым позвоночником и в точке между бровями представить себе тысячелепестковый лотос, в середине которого сидит ваджрайогиня, в сердце которой находится Будда Вечного Света, вращающий левым мизинцем мандалу Чистой Земли, в центре которой на камне сидит бодхисаттва Авалокитешвара и читает проповедь асурам, держа в руках ваджру, на кончике которой танцует Махакала, в одной из рук которого находится город Москва, в центре которого сила оставила Владимира Владимировича и перешла Дмитрию Анатольевичу, но это все скучная и унылая большая политика, которая совершенно не колышет буддиста Николая, практикующего визуализацию ваджрайогини, что не так-то просто, ведь для этого следует скрестив ноги, с прямым позвоночником и в точке между бровями представить себе тысячелепестковый лотос, в середине которого сидит ваджрайогиня, в сердце которой находится Будда Вечного Света, вращающий левым мизинцем мандалу Чистой Земли, в центре которой на камне сидит бодхисаттва Авалокитешвара и читает проповедь асурам, держа в руках ваджру, на кончике которой танцует Махакала, в одной из рук которого находится город Москва, в центре которого сила оставила Владимира Владимировича и перешла Дмитрию Анатольевичу, но это все скучная и унылая большая политика, которая совершенно не колышет буддиста Николая, практикующего визуализацию ваджрайогини, что не так-то просто, ведь для этого следует скрестив ноги, с прямым позвоночником и в точке между бровями представить себе тысячелепестковый лотос, в середине которого сидит ваджрайогиня, в сердце которой находится Будда Вечного Света, вращающий левым мизинцем мандалу Чистой Земли, в центре которой на камне сидит бодхисаттва Авалокитешвара и читает проповедь асурам, держа в руках ваджру, на кончике которой танцует Махакала, в одной из рук которого находится город Москва, в центре которого сила оставила Владимира Владимировича и перешла Дмитрию Анатольевичу, но это все скучная и унылая большая политика, которая совершенно не колышет буддиста Николая, практикующего визуализацию ваджрайогини, что не так-то просто, ведь для этого следует скрестив ноги, с прямым позвоночником и в точке между бровями представить себе тысячелепестковый лотос, в середине которого сидит ваджрайогиня, в сердце которой находится Будда Вечного Света, вращающий левым мизинцем мандалу Чистой Земли, в центре которой на камне сидит бодхисаттва Авалокитешвара и читает проповедь асурам, держа в руках ваджру, на кончике которой танцует Махакала, в одной из рук которого находится город Москва, в центре которого сила оставила Владимира Владимировича и перешла Дмитрию Анатольевичу, но это все скучная и унылая большая политика, которая совершенно не колышет буддиста Николая, практикующего визуализацию ваджрайогини, что не так-то просто, ведь для этого следует скрестив ноги, с прямым позвоночником и в точке между бровями представить себе тысячелепестковый лотос, в середине которого сидит ваджрайогиня, в сердце которой находится Будда Вечного Света, вращающий левым мизинцем мандалу Чистой Земли, в центре которой на камне сидит бодхисаттва Авалокитешвара и читает проповедь асурам, держа в руках ваджру, на кончике которой танцует Махакала, в одной из рук которого находится город Москва, в центре которого сила оставила Владимира Владимировича и перешла Дмитрию Анатольевичу, но это все скучная и унылая большая политика, которая совершенно не колышет буддиста Николая, практикующего визуализацию ваджрайогини, что не так-то просто, ведь для этого следует хотя бы оторваться от компьютера на полчаса.

Буддист Николай в метро

Буддист Николай не любил ездить в метро, но приходилось. Однажды он ехал по серой ветке — зашел на Нагатинской, а сойти планировал на Чеховской — и с ним приключилась отвратительная история. Он благополучно доехал до Тульской, после чего уступил место какой-то бабушке, взялся за поручень и прикрыл глаза, ожидая, когда объявят Серпуховскую, Полянку и так далее. То есть он никоим образом не мог себе представить, что следующая остановка не наступит никогда. А меж тем, всё шло именно к тому. Вот уже целую вечность проехал буддист Николай в дьявольском вагоне, а до Серпуховской всё никак не доедет. И самое неприятное — окружающие Николая людишки не проявляют ни малейшего беспокойства по поводу отсутствия следующей остановки. Николай уже стал сомневаться, люди ли это? Или же, подумал он, мышление мое настолько ускорилось, что за одну объективную минуту я проживаю несколько субъективных часов? Но тогда люди должны казаться мне неподвижными статуями, а они меж тем ведут себя как обычно… И тогда буддист Николай начал отчаянно психовать, обращая внимание своих сомнамбулических попутчиков, на отсутствие следующей остановки. Сначала к его словам отнеслись с недоверием. И тогда Николай подобрал, как ему казалось, практически неопровержимые аргументы своей правоты и высказал их всему вагону, на что его совершенно резонно выкинули в форточку.

Буддист Николай и сальвинориновый пиздец

Однажды буддиста Николая поймал в подворотне маньяк-психонавт. Он связал Николая и отвез в свой загородный особняк. А там творились совершенно ужасные вещи — помимо Николая, маньяк держал в своем подвале на цепи еще семь человек, мужчин и женщин. Он почти никак над ними не издевался, если не считать одного — еду пленник получал только после того, как покурит сальвию. Все вели себя по разному — кто-то отказывался от еды раз и навсегда, постепенно угасая, кто-то держался сколько мог, день, два, неделю, а Николай привык есть три раза в день, что не могло не отразиться на реальности самым радикальным образом.
В конце-концов, очнувшись, буддист Николай обнаружил себя в теле человеческого существа, самца по имени Коля, что показалось ему совершенно неподходящим местом обитания, но ничего с этим поделать он не смог и обреченно пошел по своим делам.

Письмо счастья

Однажды буддист Николай получил письмо счастья, но никому не разослал его, потому что благая карма вращает колесо сансары ничуть не хуже, чем дурная.

Один раз

Один раз буддиста Николая переклинило и он стал выращивать вонючие цветы, продавая их по выходным дням на городской площади. Цветы, конечно, никто не хотел покупать, потому что от них за километр разило дохлятиной, тухлятиной и говном. Многих прохожих просто тошнило, и буддист Николай часто подскальзывался на их блевотине, возвращаясь вечером домой. Дома он брал бумагу, карандаш — и писал длинные письма на никому не понятном языке. Ночью Николай выходил на улицу и засовывал свои письма обывателям в почтовые ящики. Все очень удивлялись.
Но однажды на лужайке перед его домом приземлилось НЛО, откуда вышли зеленые гуманоиды. Буддист Николай бросился к ним в одних трусах, прижимая к груди охапку вонючих цветов и никому не понятных писем, видимо, в надежде, что братья по разуму оценят аромат цветов и поймут загадочные письмена. Но гуманоиды схватили Николая, а письма и цветы выкинули в песочницу. Затем они сняли с Николая трусы и стали пристально изучать его биологическое устройство — целых три года.
Все эти три года буддист Николай бороздил галактику вместе со своими мучителями. Он побывал на планетах, где смердело так, что его цветы казались ландышами. Он сталкивался с существами, которые изъяснялись столь замысловато, что ему становилось стыдно за банальность и примитивность своих никому не понятных писем.
В конце концов, буддист Николай надоел гуманоидам и они отпустили его, напоследок выебав в жопу всем экипажем. Буддист Николай вернулся в родной город, благополучно отсудил свой дом у новых хозяев и стал выращивать у себя в саду тюльпаны, георгины, розы, гвоздики и лилии, чтобы по выходным дням продавать их влюбленным. Писем никому он больше не писал, а если что-то и писал, то предельно внятно. У него появились деньги и уважение горожан. А очко — поболело немного и перестало. И плохие воспоминания тоже выветрились без следа. Один раз не пидорас.

Буддист Николай и пешая ходьба

А в другой раз буддист Николай вздумал научиться ходить посредством логического мышления. Ну что — учеников он приобрел…

Буддист Николай и вечное возвращение

Когда буддист Николай случайно умер, в рай его не пустили. Непонятно, кто таков, говорят. Как кто, удивляется Николай, это же я. А они глумятся — ну, и кто же ты? И тут буддист Николай понимает, что совершенно себя забыл. Тела нету, мозгов нету, как тут себя вспомнить? Пошел он на кладбище, стал по могилам рыскать. Человек сто пересмотрел, а себя узнать не может — все одинаковые, у всех по две руки, по две ноги, одна голова. Охуел Николай, пригорюнился, а делать нечего — мало-помалу заснул.
И вырос он сорной травой на чьей-то могилке, просто потому, что себя, буддиста этакого, не вспомнил.

Дальнейшая судьба того, что некогда было Николаем, сложилась непростая — то червяком родится, то гуммиластиком. Не один мильён жизней пришлось ему отмотать, прежде чем история повторилась и он вновь родился буддистом Николаем.

И вот уже снова пришло время ему помирать, и стоит он у райских врат, и снова ему преграждают путь с усмешкою — ну что, солдатик, помнишь, кто таков? Помню, сплевывает Николай небрежно, я — буддист, и в Бога вашего не верю, и рай ваш тоже в гробу видал и на хую вертел. После этих слов он шагает мимо обалдевшей стражи прямо к дереву познания добра и зла, протягивает руку и срывает овацию.

Буддист Николай и пустота

Однажды буддиста Николая попутал бес доказывать человеку с дубиной, что дубины нет. Недолго думая, человек треснул Николая этой дубиной по балде. Ну, и что — в итоге прав оказался все-таки Николай. Потому что тут же не стало ни дубины, ни человека.

Буддист Николай и смерть

Когда буддист Николай умер, на него не подействовало.

«Проклятая толерантность!» — выругался он.

Буддист Николай и Федя

Однажды буддиста Николая убили ударом топора в спину. В то время его ещё звали Федя. Он вслух сказал: «Кхе!», а про себя подумал: «Пиздец тебе, Федя...», но по какой-то причине в этот момент произошло нарушение законов мироздания, и душа Николая не покинула тело Феди, хоть оно и явно дало дуба.

Первым делом Федя решил намучиться, вытаскивая из спины топор. На утро почему-то пошел на работу, делая вид, что дышит. Там ему сказали, что он выглядит хуже покойника, и отпустили домой отлеживаться. С сомнением осмотрев свое зелёное лицо в зеркале, Федор отправился гулять по городу. Прогулка неприятно удивила его — оказалось, что в городе мертвецу совершенно нечем заняться, если не считать работу в офисе или зарабатывание денег. Мертвое тело могло кое-как передвигаться посредством волевого усилия, биологические же его функции безвозвратно отключились — на женщин Федя смотрел равнодушно, еда ему была не нужна, спать не хотелось.
Через пару дней Федя стал неприемлемо вонючим для жизни в социуме, поэтому ушел «жить» в лес.

Однажды, сидя на берегу лесного озера, Федя со скуки разговорился с вороной, которая сидела у него на плече и пыталась выклевать ему глаз. «Как я сразу не догадался, что теперь могу сколько угодно находиться под водой, утоляя свою исследовательскую жажду!» — сказал он вороне и согнал её с плеча.

Под водой, однако, было мало интересного — ил, водоросли, ракушки, рыбы и прочий бесформенный мусор. Федя лег на дно, набрав в себя ртом и носом побольше воды, чтобы не всплыть, и стал смотреть на небо сквозь воду. Обычно перед его взором проплывали стайки маленьких рыбешек и солнечных зайчиков, а однажды он удержал себя от того, чтобы погладить по животику проплывающую над ним голую девушку. Он вспомнил, что на поверхности и так жизнь нервная, и девушка, видимо, хотела отдохнуть на этом озере, а заработать лишний невроз она успеет в другом месте.

Очень скоро Федю наполовину съели рыбы и он всплыл на поверхность озера. Вместе с ним всплыл какой-то обросший водорослями мужик, который оказался местным водяным. Он закинул федины останки себе на плечо, дотащил их до берега и променял их у лешего на бухло.

Леший напек из вяло сопротивляющегося Феди котлет и скормил их своим друзьям — воронам, червям и прочим сусликам.

И только когда от Феди вообще ничего не осталось, тогда до Николая наконец дошло, что пора уходить.

Буддист Николай и зеркало

Однажды буддист Николай не увидел своего отражения в зеркале.

«И нечего на меня пенять!» — заявило оно.

Буддист Николай и сострадание ко всем живущим

Однажды буддист Николай покупал в аптеке сироп «Гликодин».

— Вам что, одного бутылька не хватит?! — удивилась аптекарша.

— Так я ж не для себя,— улыбнулся ей Николай,— я ж для группы.

— Понятно, для группы страждущих,— догадалась аптекарша, выбивая чек.

Выйдя на улицу, буддист Николай поежился под голубым февральским солнцем и огляделся вокруг.

Куда ни глянь, везде по своим делам шли люди. Если кто-нибудь из них кашлял, буддист Николай вынимал из-за пазухи пузырек с «Гликодином», маленькую пластмассовую ложечку и говорил, глядя прохожему в глаза:

— На, выпей. Это тебе поможет. Всё будет хорошо.

Занятый своими мыслями, прохожий останавливался на секунду, глотал содержимое ложечки и, даже не поблагодарив Николая, продолжал свой путь.

— Будь здоров,— шептал ему вслед Николай.— Не кашляй.

В такие светлые минуты Николаю начинало казаться, что начинать каждую историю о нём со слова «однажды» — самое настоящее свинство с моей стороны.

Предусмотрительность

В левом нижнем ящике письменного стола буддист Николай хранил старую зубную щетку — на случай солнечного затмения.

Спасение

На этот раз галактика действительно оказалась в опасности. Бригады обезумевших кафельщиков выходили в поля и облицовывали их с невероятной скоростью. Один человек съел пустую консервную банку, а мой сосед — и я сам это видел — публично изнасиловал свой жж. С луны прилетели какие-то птицы, в тщетной попытке выклевать глаза нашим гранитным вождям они ломали свои хрупкие клювы. Народу развелось немеряно — в результате эпидемии дурного бессмертия, которая распространялась со скоростью пожаропотопа, люди утратили способность умирать. В зеркале при этом все стали отражаться так, словно с них живьем сняли кожу. Звёзды в небе гасли, на их месте открывались ларьки с шаурмой.

Я и моя верная спутница Кошка Крупская срочно вылетели на Луну, чтобы вернуть к жизни великого и всеми позабытого Героя, Который один только и мог спасти загибающуюся галактику. Мы изрядно утомились. Я обошел все парикмахерские, а Кошка Крупская — все чердаки. Мы не спали пять дней. Героя нигде не было. В конце концов судьба забросила нас на дно канализационного люка в одном из рабочих кварталов. Нашим собеседником был одноглазый Чумаченко, мерзавец каких мало — наркоман, содомит и коммунист.

— Кончай его, — сказал я Кошке, — всё равно он ничего не знает.

— Нет! — закричал одноглазый Чумаченко, пытаясь слепить хрящи только что разбитого носа в некое подобие чего-то социально приемлемого. — Будьте вы оба прокляты, я вам всё скажу! Впрочем, теперь мне по-любому конец.

— Нас не волнуют твои проблемы! — холодно сказала Кошка.

— Галактика в опасности,— объяснил я. — Что ты знаешь?

— Он находится в изумрудных болотах на Тёмной Стороне, — простонал Чумаченко, — в сумасшедшем доме.

— Его держат там силой?!

— Я не знаю!

— Ладно. Кошка, дай ему пистолет. Пусть сам застрелится.

К вечеру, еле держась на ногах, мы уже были в дурдоме с желтыми электрическими лампочками в коридорах, где скрывался от мира наш Герой. Размозжив голову верзиле-санитару, преградившему нам путь, мы вошли в мир генетических монстров и душевных дегенератов с треугольными головами. Они улыбались нам и рисовали своим калом на стенах свастики и пентаграммы. Один безумец, завидев нас, бросился бежать с криком:

— Они пришли! Пришли за Ним!

Одним прыжком Кошка Крупская настигла его и повалила на землю.

— Где Он? Отвечай!

— Кто?! Я не знаю, о Ком вы говорите! — безумец отпирался совершенно неубедительно. — Кто вам нужен?

— Ты знаешь. Веди нас к Нему.

Пара увесистых оплеух — и мы на месте. В больничном коридоре, на заблеваной шизофрениками кушетке, спал Тот, Кого мы без сна и отдыха искали вот уже почти неделю.

Я пнул Героя сапогом:

— Вставай, галактика в опасности!

Он приоткрыл один глаз, в котором вместо зрачка вращалась черная спираль. Дреды на его голове хищно зашевелились.

— Какого хуя, — пробормотал Он. — Дайте поспать.

— Вставай! — открытой ладонью Кошка Крупская хлестко ударила Героя по уху. — Ты нужен нам!

— Кто вы в пизду такие? — наконец-то Он начал приходить в себя.

— Мы — последние защитники этого мира, — печально сказал я. — Меня зовут Я, а её — Кошка Крупская. С галактикой творится бог знает что, и наших сил не хватает, чтобы этому противостоять. Мы даже пробовали звонить в милицию, но с них взятки гладки.

— Понятно, — Герой провёл ладонью по лицу, оставляя на нем разноцветные борозды. — А чего вы от Меня хотите?

— Спаси галактику!

— А кто Я, по-вашему, такой?

— Ты — буддист Николай.

— Чёрт. Всё верно, — Он хмуро посмотрел на нас с Кошкой. — Только Я всё равно не могу понять ту хуйню, что вы несёте. Снится Мне это, что ли?

— Ну, наконец-то, дошло! — сверкнула глазами Кошка. — Прекрати это безобразие! Проснись.

— Бля, Мне это снится! — заорал дурным голосом Герой. — Надо посмотреть на руки!

Сначала Он уставился на Свои ладони, а потом — на Кошку Крупскую.

— Клёвая тёлка! — просиял Он. — Пожалуй, выебу тебя. Давно у Меня таких реалистичных ОСов не было…

Мы с кошкой понимающе переглянулись, вздохнули и начали методично пиздить Героя ногами. Через минуту всё было кончено — наш мир растворился в сияющей пустоте ко всеобщему ликованию, а буддист Николай проснулся у себя в постели с гудящей головой.

— Ахуеть, — сказал он, потирая лоб. — Ахуеть.

Он встал с постели и пошлёпал на кухню. Было ясно, что спать сегодня больше не придётся. За окном он увидел новый день, а на подоконнике — две бутылки с минеральной водой и шоколадку.

Буддист Николай и психотерапия

Выйдя из спальни матери и переступив через труп отца, буддист Николай застегнул ширинку и сказал сидевшему в его голове психотерапевту: «Как и следовало ожидать, никакой радости это мне не принесло, да и вообще — все эти мирские игры начинают приедаться. Сколько можно откладывать работу над спасением своей души? Человек смертен, и мне нужно поспешить, тем более, что соседи уже вызвали милицию...»

Николь Кидман

Возле памятника матери-змее жил слепой нищий, зарабатывая себе на хлеб астрологией и гипнозом. Когда он был молод, он развлекался тем, что внушал прохожим разные нелепые идеи типа продать дом, а все деньги подарить слепому калеке, или сходить за женой и одолжить её бедному слепцу на ночь.

Времена злых розыгрышей давно миновали, теперь нищий развлекался иначе. Как-то он внушил прохожему, что тот эскимос, живущий в снегах. Постовому внушил, что тот дорогая проститутка. Девочке-школьнице внушил, что она северное сияние. И так постепенно он загипнотизировал весь город, заставив поверить его жителей, что они обитают в далёкой северной стране, разводят оленей и высекают скульптуры изо льда.

Сами понимаете, дело кончилось тем, что однажды ночью, когда слепой спал, его замело снегом и он замёрз в сугробе, так и не осознав, что с ним произошло.

Местные жители по приказу шамана окунули тело нищего в прорубь и превратили его в ледяную скульптуру слепого бога, который выдумал их мир.

Но причем тут буддист Николай, спросите вы. А притом, что ему внушили, что он и есть местный шаман Ая. У него было такое необычное имя оттого, что на все все глупые вопросы соплеменников он имел привычку бормотать себе под нос: «Аяхуйегознает...», но когда эта привычка перекрылась привычкой курить сальвию по десять раз на день, он мог выговорить только: «Ая…» и закрыть глаза.

И вот однажды с шаманом Ая приключилось несчастье. Справлять малую нужду на крайнем севере — дело мудрёное, а тут влруг член Ая словно взбесился. Хочет Ая направить струю правее, по-шамански, а член ссыт налево. Хочет Ая помочится прямо и вниз, как все лохи делают, член ссыт куда-то вправо и вверх. Совсем от рук отбился окаяный.

Один раз Ая даже ударил его больно, только тут же оказалось, что ударил-то он себя и больно именно ему, а не члену. Дело запахло дурной диалектикой. Ая попытался лишить себя и маленького бунтовщика радостей мастурбации, но уже на второй день потерпел позорное поражение.

«Чего ты хочешь?» — в отчаяньи обратился он к своему мучителю, и тот дал ему внятный ответ. Более всего на свете член Ая мечтал оказаться в сахарных устах голливудской актрисы Николь Кидман. Узнав об этом, Ая впал в депрессию. Рыжеволосая красавица была недостижима, и даже духи нижнего мира виновато предлагали, чтобы Ая просил у них чего угодно — хоть рог на лбу, хоть подержаную бетономешалку — только не этого.

И вдруг случилось чудо. С неба на деревню свалился вертолёт, из которого высадился десант, снимающий документальное кино про шаманизм. Ая накормил режиссера настойкой мухоморов на моче и вообще очень понравился всей съёмочной группе. С Ая сняли полуторачасовое интервью, где на все вопросы он смущённо бормотал: «Аяхуйегознает...», а на вопрос, какова же главная цель духовного пути шамана, ответил, что пределом его мечтаний является эксклюзивный минет от Николь Кидман.

И эту байду показали по «Дискавери»! Вообще телевидение в последнее время скурвилось, особенно на Украине. И тут только один рецепт — не смотреть его вовсе, благо есть ещё интернет и третий глаз.

Но дело не в этом, а в том — и вы мне, конечно, не поверите — что Николь Кидман увидела это интервью и чем-то запало оно ей в душу. Может быть, духи нижнего мира таки помогли Ая, а, может, не так уж и плох он был как мужчина. Ну и что, что монголоид, что за расизм-то, в конце-концов? Как бы то ни было, последний сон потеряла Николь — словно оса, жалит её мысль «хочу, мол, сделать минет брутальному шаману», и нету от неё никакого покоя.

В общем, велела-таки красавица запрягать самолёт на север.

И вот, как-то ночью просыпается Ая от того, что кто-то теребит его за… за плечо, пока только за плечо. Открывает он глаза, а это — Николь Кидман с распущеными по розовому телу волосами.

«Здравствуй, Ая» — говорит.

«Здравствуй, Николь» — отвечает Ая.

Ну, и что, по-вашему, я должен вам тут всякий срам расписывать? Не бывать по сему — сами знаете, что да как и куда, не маленькие.

И главное ведь не это! Главное то, что в это самое время к ледяной статуе слепого бога пришли два белых медведя. Каким-то образом под коркой льда они учуяли человечину и решили поживиться. Тут я снова в замешательстве, стоит ли мне описывать то кровожадное безобразие, которое за этим последовало? Вот ведь сказочка получилась — там хуи сосут, тут трупы едят — всё по-голливудски, секс энд вайленс в одном флаконе.

Короче, всем всё уже ясно, я думаю. Как только съели они окоченевшее тело слепого гипнотизёра, матрица дала сбой. Исчез крайний север, исчезли эскимосы и белые медведи. Вместо медведей отравились дохлятиной две вполне приличные пенсионерки, а вы что хотели, жизнь сложная штука. Вообще, многие в тот день испытали чувство легкого недоумения.

Лександр Палыч Шуляк, генеральный директор ООО «Киберомашка», осторожно вынул член изо рта и откашлялся по-гендиректоровски:

— Почему ты не на рабочем месте, Николай?

— А я хуй его знает, — растерянно пробормотал тот, ища взглядом по кабинету босса свои джинсы. — Честное слово!

Про Джинна (из бутылки)

У буддиста Николая в серванте хранилась старая бутылка из-под пива, в которой жил Джинн по имени Дима. Джинн работал любителем жизни, а зарабатывал на эту жизнь своим хобби — психотерапией. Люди вокруг, слава богу, были все как один ненормальные. Лечить их, конечно, уже поздно, но легкая терапия ещё никому не мешала.

И вот приходит к Джинну человек со слишком длинными мыслями. В мыслях этого человека запуталась вся его семья, любовницы и коллеги по работе. Джинн берет ножницы и отстригает человеку мысли, и тот, подхваченный сквозняком, улетает в окно.

Или, допустим, приходит к нему аквалангист. Ныряют они, значит, вместе на самую глубокую глубину, а там — всё дно хуями усеяно. Дело ясное — Джинн берёт с аквалангиста честное слово, что тот Фрейда читать больше не будет в этом году никогда, и хуи на дне мало-помалу рассеиваются.

Или приползает к нему на карачках бабушка-наркоманка, каждое слово сиропом от кашля запивает, каждую паузу напасом травы подкрепляет. Такую терапировать вообще бессмысленно — Джинн просто берёт с неё деньги о отпускает восвояси со справкой, что, мол, была и пребудет вовеки.

И так ему хорошо жилось, что хоть отпуск не бери. Ну, а как тут не жить? Там чаю попьёшь, тут матэ хлебнёшь, там на солнышко залюбуешься, а тут, глядишь, и полнолуние подоспело.

Иногда буддист Николай доставал из серванта бутылку с Джинном и, щуря глаза, пытался разглядеть, как он там поживает? Вокруг Николая всё время какая-то хуйня творилась — то война, то интернет отключили, то денег нет, то сексу не хватает, то дырка новая в зубе образовалась. И в часы особо беспросветной печали плевал Николай себе на палец, тёр аккуратно стеклянный бок заветной бутылки. Тотчас в комнате начинался фейерверк, из которого материализовывался Джинн и спрашивал:

— Надо чё?

— А есть чё? — хмурился Николай.

— Всё есть! — заверял его Джинн. — Чё скажешь, то и сделаю.

И ничего не говорил ему Николай. Может, боялся, что жизнь его станет бессмысленной, если в ней всё сделают за него, а, может, просто считал Джинна своим персональным глюком и никогда всерьёз не верил в его безграничные возможности. Ну, а самому Джинну было всё равно, что там себе думает Николай — он пожимал плечами и возвращался назад в любимую бутылку, потому что настоящему индейцу завсегда везде ништяк.

Буддист Николай и госнаркоконтроль

Однажды таможенники задержали буддиста Николая на границе со здравым смыслом, обвинив его в том, что он незаконно производит и содержит ДМТ в своём организме.

Оракул

Сперва соберем кубик-рубик, а потом уже можно и систему переустановить. Я всегда любил тебя и мультфильмы, но ты не давала мне шанса. Проламывая стены, нужно не забывать, что это стены вашей собственной черепной коробки, такие хрупкие или несокрушимые — в зависимости от контекста. Когда, вопреки ожиданиям, конец света не наступил, это всех убило. Как вы знаете, буддист Николай был большой любитель путешествий по иным мирам — вот до чего доводит людей банальное отсутствие загранпаспорта. Миров было много, не только верхний и нижний, не только явь или навь, миров было так дохуя, что Николай часто забывал, какому из них принадлежат его точки отсчета, способы мыслить и смотреть на вещи. Так что иногда он буквально сходил с ума, а иногда возвращался обратно, и самое интересное, что очень редко его путешествия всё-таки бывали осмысленными.

Однажды кто-то рассказал Николаю о таком маленьком мире, что всё его пространство и время ограничивалось десятью кубометрами и пятью минутами, но зато в этом мире жил Оракул, который мог ответить человеку на все самые насущные вопросы.

Много лет Николай искал карту или хоть какие-нибудь сведения, которые могли бы помочь ему отыскать заветный мирок, в котором обитал Оракул.

И вот однажды наступило однажды. Карта оказалась в руках Николая или кто-то прошептал ему на ухо о трудностях предстоящего пути. И действительно, немало крови попортил Николай своим близким, да и просто окружающим его людям, ни в чем не повинным на первый взгляд, прежде чем смог добраться до врат в мир Оракула. Но и самому Николаю тоже пришлось несладко — на его пути вставал госнаркоконтроль, кондукторы в электричках, ночные сторожа в детских садах, голые девушки, обманутые мужья и религиозные предрассудки.

Однако он сумел! И распахнутые врата в мир Оракула были уже позади, и сам Оракул недобро смотрел на Николая, словно предчувствовал какую-нибудь каверзу в его вопросах.

«Здравствуйте!» — поприветствовал Оракула Николай. — «Вы и есть Оракул?»

«Не думаю» — вроде бы возразил тот, но к следующему вопросу приготовился.

«Я слышал, что вы можете ответить на любой насущный вопрос пришедшего к вам человека…»

«Очень сильно в этом сомневаюсь» — хмыкнул Оракул.

«Но как же я тогда смогу поверить вашим ответам?» — Николай, казалось, глупел с каждым вопросом всё больше.

«Не имею ни малейшего представления» — гнул свою линию Оракул.

«Ну хорошо, давайте попробуем» — Николай решился выйти из ступора. — «Я хочу знать, в чем заключается моё предназначение?»

«Я не знаю!» — отрезал Оракул.

«Погодите, погодите, как это не знаете. Или вы хотите сказать, что жизнь человека бессмысленна, Бога нет и всё дозволено?»

«Не понимаю даже, о чем вы говорите»

«Но почему же люди вас считают наимудрейшим Оракулом?»

«Да хуй их знает…»

«Уж не потому ли, — догадался Николай, — что после разговора с вами они понимают, что никто, кроме них самих, не может ответить на их собственные вопросы?!»

«Мне это, молодой человек, неведомо» — пожал плечами Оракул. — «А ваши пять минут истекли»

Тогда Николай увидел, что Оракул — это облупившийся гипсовый памятник пионеру-герою в парке культуры. Выходит, я разговаривал сам с собой, «понял» Николай. Но я думаю, что Оракул волне мог обмануть его.

Буддист Николай и гипноз

Как-то буддист Николай внушил одному гипнотизёру, будто тот его, Николая, крепко загипнотизировал. Сперва Николай с улыбкой вспоминал этот забавный инцидент, но потом его стали одолевать смутные сомнения…

Буддист Николай и авторский произвол

А однажды буддиста Николая поймали в тёмной подворотне и, конечно же, выебали в жопу.

На следующий день этот кадр пришел ко мне — мстить. Дабы я впредь такого не писал. Нешуточная драка разгорелась между нами, половину мебели в доме сломали. Но я таки одолел его. Автор ведь, не хуй собачий.*

* в другом варианте рукописи Николай побеждает автора.

Буддист Николай и Св. Писание

Справедливости ради, надо сказать, что изначально буддист Николай был всё же христианином. Он читал Библию с утра до вечера — как встанет утром с кровати… какое там, он даже с кровати не вставал. Он просыпался и читал Библию прямо в постели. Весь день. А вечером засыпал. Кончилось всё тем, что однажды он проснулся, открыл Библию и прочитал:

«ЦОЙ ЖИВ!»

Сперва он не поверил своим глазам, но дальше было написано еще более удивительное:

«БЕЙ ЖИДОВ!», «ХУЙ» и «ЛЕНА, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! — ПРОСТИТУТКА».

Николай захлопнул взбесившуюся книгу и в первый раз за много месяцев слез с кровати. На шатающихся ногах… Стоп, как в первый раз?! Ему же надо было в туалет ходить.

А вот и нет, он же святым духом питался, а это процесс безотходный.

Короче, на шатающихся ногах. Вышел он, короче, во двор. А там — всё как обычно. Бабушки на лавочке, дети в песочнице. И только на заборе большими белыми буквами написано:

«ВХОДИТЕ ТЕСНЫМИ ВРАТАМИ, ПОТОМУ ЧТО ШИРОКИ ВРАТА И ПРОСТРАНЕН ПУТЬ, ВЕДУЩИЕ В ПОГИБЕЛЬ, И МНОГИЕ ИДУТ ИМИ; ПОТОМУ ЧТО ТЕСНЫ ВРАТА И УЗОК ПУТЬ, ВЕДУЩИЕ В ЖИЗНЬ, И НЕМНОГИЕ НАХОДЯТ ИХ»

Буддист Николай и космос

Так вышло, что в прошлой жизни буддист Николай был марсианином. Жил на планете Марс и писал марсианские хроники тамошней саньясы. Поэтому в этой, земной жизни его все время тянуло в космос. А как иначе — он же был марсианином в глубине души.

Карма — штука неумолимая, так что после смерти Николай попал именно туда, куда так страстно рвалась его душа. Он вновь родился на Марсе!

Но, поскольку в прошлой жизни он был землянином, он не чувствовал себя на Марсе как дома. Его всё время тянуло в космос. А карма, как я уже сказал, штука неумолимая. И в следующей жизни Николай родился снова землянином. А потом марсианином. А потом землянином. А потом марсианином. В общем, так и развлекался, пока не надоело.

Буддист Николай и союзники

Когда в толпе людей перед буддистом Николаем возникал союзник, Николай, верный заветам Дона Хуана, крепко хватал союзника и не отпускал до тех пор, пока не приезжала милиция.

Истинный дом буддиста Николая

Надобно заметить, что буддист Николай родился уже буддистом, но еще отнюдь не Николаем. Его звали Нидворай Тулку Ринпоче, он был малоизвестным тибетским ламой-перерожденцем. Лама умирал в полном сознании, в нём же и родился. Говорить он стал не сразу, а дня через три — как только подучил малость русский язык. Его родители в это время как раз ломали голову над тем, как назвать ребенка.

— Меня никак называть не надо! — сказал им Нидворай Тулку Ринпоче.— У меня и так уже есть имя — Нидворай.

— Очень странное имя,— сказала мама,— что оно значит?

— По-тибетски оно означает «Бездомный», потому что я ни к чему не привязанный буддист, и у меня нет истинного дома.

— Многоуважаемый лама, мы люди темные, конечно,— в дело вмешался папа,— но кой-какие книжки по буддизму тоже читали. Раз вы такое непривязанное сознание, не имеющее истинного дома, то истинного имени у вас также быть не должно. Имя дается телу, с телом и умирает. Сколько лет тому назад, вы говорите, умерло тело Нидворая?

— Ну, хуй с вами, — сдался младенец. — Делайте, как знаете.

— Вот и славно! — обрадовались родители и, после некоторых раздумий, назвали сына Николаем.

Как только он получил новое имя, память о прошлых жизнях стала постепенно оставлять его, и к трехмесячному возрасту он уже практически перестал выёбываться.

Москва-Днепропетровск-Прущее 2008 г.